В Гаване всех латиноамериканских журналистов поселили в роскошных номерах шикарного отеля «Ривьера», где прежде снимали номера американские миллионеры и самые богатые туристы из Европы.
Возможно, как считает Плинио Мендоса, будущий лауреат Нобелевской премии именно там впервые ощутил, что такое власть денег, и понял, что человек может жить и в иных условиях, нежели те, которые были ему до сих пор знакомы.
Суд состоялся на стадионе. Судили полковника Coca Бланко, на совести которого были расстрелы крестьян, оказывавших помощь повстанцам Кастро.
Гарсия Маркес, Плинио Мендоса и многие другие иностранные журналисты по просьбе жены и дочерей осужденного подписали прошение о пересмотре решения суда. Никто не сомневался в виновности подсудимого, и смертный приговор, скорее всего, был справедливым, по по ходу судебного процесса неопытным трибуналом были допущены отступления от закона. Жажда революционного возмездия превратила судебный прогресс в карнавальное шествие смерти.
Суд и приговор трибунала произвели на обоих колумбийских журналистов неизгладимое впечатление. Гарсия Маркес никогда не упоминал об этом прямо, однако есть косвенные свидетельства того, что все произошедшее на стадионе вызывало у него содрогание» (28, 380).
Здесь уместно вспомнить, что первый вариант романа «Осень патриарха» представляет собой нескончаемый монолог диктатора во время публичного суда над ним, который происходит на стадионе. И вместе с тем в статье Гарсия Маркеса «На ум не приходит ни один заголовок», опубликованной в кубинском журнале «Каса де лас Америкас» в январе 1977 года, писатель рассказывает о своем первом визите в Гавану, но даже не упоминает о процессе над Coca Бланко.
Сальдивар пишет в своей книге: «Вопреки неизгладимому впечатлению, которое произвел на них этот „римский цирк“, оба журналиста через четыре дня вернулись в Каракас в прекрасном расположении духа, готовые внести свой скромный вклад в дело кубинской революции, объявившей своей целью установление справедливости, мира, демократии, равенства, права на образование, права на бесплатное медицинское обслуживание, и, в качестве главной цели, создание „нового человека“ Латинской Америки».
— Всякая революция — это праксис[32], а там, где идет ломка, льется кровь, — произнес Гарсия Маркес. Они возвращались в Каракас на американском авиалайнере.
— Куба хоть и маленькая страна, остров, но Фидель — деятельный и образованный человек. Примеру Кубы могут последовать и другие страны Латинской Америки, — заметил Плинио.
— Остров-то остров, но под боком у янки.
— Я тоже думал: как на все это посмотрит Госдепартамент США? — Плинио, по примеру Габриеля, выпил рюмку рома.
— В том-то и дело! Помнишь человека в белом халате в президентском дворце? Мы слушали выступление Фиделя. Этот человек был врач.
— Тот, что сказал мне: «Бедная Куба теперь в руках этого паяца!»
— Он самый. А мне он на ухо сообщил, что Фидель победил Батисту на деньги ЦРУ. Американцам, мол, надоел Батиста, его надо было сменить, потому они и перестали его поддерживать. Но ведь революция Фиделя — подлинно народная!
— Для янки демократия — это, так сказать, для внутреннего пользования, вне своей страны — они всегда агрессоры, грабители. Они всегда и везде поддерживали только реакционные режимы.
— Вот и я говорю, так просто это не кончится. У них на Кубе вложены огромные капиталы. Коньо, а ведь по всему видно — Фидель наложит на них лапу. И правильно сделает!
— Меня радует, что у него нет никакой идеологии и что он не собирается идти по пути стран Восточной Европы. Фиделя не связывают догмы, но он клятвенно обещает вытащить свою страну из ямы наших всеобщих бед: любая страна Латинской Америки — это бедность, невежество, высокая смертность, коррупция, привилегии для богатых, несправедливость, засилье военщины.
— В общем, я за него!
— И я — руками и ногами!
В конце февраля Плинио вернулся на родину, а Гарсия Маркес остался работать в журнале «Венесуэла графика» и по ночам, следуя своему железному расписанию, редактировал повесть «Полковнику никто не пишет» и рассказы, из которых уже складывалась отдельная книга.