…В скромной квартире банковского служащего Сергея Николаевича Дашкова собрались гости по случаю дня ангела его супруги. В маленькой гостиной с ярким дешевым ковром стояло пианино, поблескивая полированной крышкой.
Хозяин дома был широкоплеч и высок, с продолговатым сухим лицом, таким бесстрастным, что особенный, злой блеск его серых глаз еще больше выделялся на нем. Дашков в прошлом — полковник царской армии. Его жена — важная толстая дама с тяжелым пучком рыжевато-каштановых волос — оживленно болтала с худощавой средних лет женщиной, довольно известной на шанхайском горизонте русской танцовщицей Полянской, выступающей на подмостках какого-то французского кабаре. Ходили слухи, что она танцевала на сцене Мариинского театра и была как-то связана с царским двором. Полянская не отличалась красотой, но чем-то привлекала, может быть, большими печальными глазами.
— Господи, какая прелесть! — говорила Полянская, с наслаждением зарываясь в букет фиалок, который стоял на маленьком столике в низкой хрустальной вазе. — Фиалки — мои любимые цветы. В свое время мой будуар утопал в фиалках…
— Сергей преподнес мне по случаю дня ангела. Кучу денег небось ухлопал, — с грубоватым добродушием сказала хозяйка, но в тоне ее голоса слышалось удовольствие.
— Счастливица вы, — вздохнула Полянская. — У вас есть муж, друг, который любит вас, заботится. А я так устала от одиночества, от унизительной работы в кабаре, от канканов. А когда-то я танцевала Армиду, Марию, Жизель…
В ее голосе звучали тоска и безнадежность.
Кроме балерины были и другие гости: Федорченко, добродушный на вид толстяк с пышной, окладистой, рыжей бородой. В прошлом профессор одного из русских университетов, теперь он был специалистом по выработке водки, имел небольшое дело и, как говорили, преуспевал; бывший генерал Черновский — высокий, костлявый старик, затянутый в военный мундир, желчный и чванный; бывший поручик Жужубов — мужиковатый, коренастый крепыш, вспыльчивый и резкий; бывший морской офицер Кучимов с женой, оба — латыши по национальности. К финнам — Валениусу и Анне — они относились с особой теплотой. Кучимов работал капитаном на английском пароходе. Все только «бывшие» — выброшенные на свалку истории, как иногда говаривал Дашков, щуря свои злые глаза.
Мужчины говорили о политике. Разговор был очень оживленным, и Анна, заслышав голос мужа, стала невольно к нему прислушиваться.
— Большевистская власть долго не продержится, — убежденно говорил ее муж. — Власть, которая насаждает безбожество, свальную любовь, безнравственность, не имеет права на существование. Да и вообще… Коммунистическое государство — абсолютная утопия…
— Насчет божественного я не мастак, — усмехнулся генерал Черновский, — что касается будущего России — уверен, она, конечно, не останется большевистской. Коммунизм — это прокрустово ложе: какие-то рамки, ограничения, это можно, то нельзя… Нет, прокрустово ложе не удержится. Нельзя мне запретить по субботам рыбу ловить, если это любимое мое удовольствие.
— Вы правы, генерал, — поддержал Черновского Федорченко, солидно поглаживая свою рыжую бороду. — Террор, расстрелы. А русский народ волю любит. Россия — это Илья Муромец, который сиднем просидел тридцать три года, а потом встал, встряхнулся и пошел совершать подвиги… Смахнет он и большевиков…
— Большевистская власть — это небывалый еще в человеческой истории жуткий «опыт» над миллионами русских людей, вот что это такое, — с возмущением произнес Дашков, перекатывая из одного угла рта в другой дымящуюся папиросу.
— Да, черт возьми, — пробурчал поручик Жужубов, — Россия встряхнулась… Да так, что мы полетели в разные стороны. Как бы и отсюда не полетели. «Жуткий опыт», как видно, очень заразителен. С тех пор как правительство Китая подписало дипломатическое соглашение с РСФСР, в Шанхае не прекращаются рабочие забастовки.
— Как же! Свобода, равенство, братство… — вмешался генерал. — В России Ленин, здесь — Сунь Ятсен, своего рода китайский Ленин.
— Да… Китай зашевелился, — задумчиво сказал Кучимов. — В провинции Гуандун гоминьдановцы во главе с Сунь Ятсеном. Кстати, в армии Сунь Ятсена появился очень толковый военный советник, какой-то генерал Гален, я от англичан слыхал, они только об этом и толкуют.
— Гален? — переспросил хозяин. — Француз?
— Да не Гален, а Галин! — поправил Черновский. — И не Галин, а советский генерал Блюхер, — уточнил он.