Шел балет «Дафнис и Хлоя» Равеля. Кто видел эту вещь, тот, конечно, помнит волнующие картины античной эпохи, когда судьбой пастуха и пастушки интересовались небожители. Дафниса танцевал Лифарь. Его прыжки, взлеты, пируэты были великолепны. Краем глаза я иногда наблюдала за своей соседкой: как она реагирует на искусство прославленного танцовщика? И вдруг в самый торжественный момент кульминации танца она встает и уходит… Хочу взять платок из сумочки, чтобы вытереть слезы восторга, а сумочки нет. Шарю на полу — нет! И тут меня осенило: широкие рукава! Я сейчас же выскочила из зала и увидела в дверях ее спину. «Задержите!» — крикнула я швейцару. Позвали полицейского. Сумочка моя была при ней. Она не успела ее извлечь из широкого рукава платья. В полиции я узнала, кто она такая, — бывшая фрейлина двора. В эмиграции стала проституткой, а позже — театральной воровкой…
— Анекдот какой-то, — мрачно проговорил Дашков.
— Так ей и надо! Привыкли паразитировать, — проворчал поручик.
— Как вы можете так говорить! — возмутился генерал. — Плакать надо, что большевики довели до такого состояния цвет России.
— Как же! — насмешливо воскликнул Жужубов. — Сейчас зарыдаю, стану безутешно оплакивать этих проституток, которые валялись под Распутиным и продавали Россию немцам оптом и по частям…
— Фи, поручик, — поморщилась Полянская.
А хозяйка дома сердито воскликнула:
— Перестаньте, господа! Как вам не стыдно! Неужели нельзя спорить прилично?
— Неправда, что ли? Там были проститутки и здесь пошли по проторенной дорожке. Голубая кровь… Хе, хе-с…
— Ну уж вас-то, поручик, не заподозришь в принадлежности к голубой крови, — съязвил Черновский.
— И слава богу, — усмехнулся Жужубов. — Я здорового купеческого звания. Если бы дохлое дворянство отдало власть в наши руки…
— Власть не отдают, ее отбирают. Вы попробовали отобрать, да не сумели удержать, ротозеи, отдали большевикам… Ваш Керенский просто болван…
— Он такой же наш, как и ваш. Вместо того чтобы провести земельную реформу, он пытался сохранить ваши поместья, на чем и погорел…
Жужубов говорил странно срывающимся, хриплым голосом, и женщины испуганно посмотрели на хозяйку.
— Господа, — поспешил на помощь хозяйке молчавший до этого капитан Кучимов, — господа, к чему эти запоздалые споры? Будем бодро смотреть вперед! Давайте поднимем бокалы за матушку-Русь. Я лично оптимистически смотрю на ее будущее, хотя и не знаю — кому из нашего поколения найдется там место.
— Браво! — иронически сказал Черновский и трескуче похлопал сухими ладонями.
Все эти споры и разговоры для Анны не были новостью. Бродяга-полковник, фрейлина-проститутка… Все они погрязли в трясине эмиграции. Хулиганят, злобствуют, бьют окна в советском посольстве и мечтают въехать в Россию на белом коне. И ее муж туда же. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Коммерсант…
Ее мучила затаенная тоска. Как странно сложилась судьба… Эмигрантка, наравне с этими… Хотя что ей большевики? Могла бы жить на родине.
— И все же, господа, — продолжал между тем Кучимов, — в России происходит что-то любопытное… Я часто встречаюсь в порту с советскими моряками — они рассказывают удивительные вещи.
— Судя по договору с Китаем, «удивительные»… — насмешливо произнес Черновский. — Советская Россия отказывается от всех контрибуций, прав и привилегий Царской России в Китае… Скажите пожалуйста, как щедры большевики! Да и то сказать — не ими завоевывалось, не жалко!
— Дипломатия — штука тонкая, — неопределенно возразил капитан.
— Однако ваши встречи с советскими моряками не прошли бесследно, — возвысил голос Черновский, неодобрительно поглядев на капитана.
— Возможно, — несколько вызывающе ответил Кучимов и демонстративно отвернулся от генерала.
«Какой симпатичный человек, — подумала Анна, исподтишка рассматривая капитана. — Какие умные, проницательные глаза…»
Ночью Анна долго не могла заснуть. Она ворочалась, вздыхала и все думала о своей странной судьбе, которая свела ее с людьми, совершенно чуждыми ей.
Муж наконец поинтересовался, отчего ей не спится.
— Да так… — ответила нехотя, не желая почему-то делиться с ним своими мыслями.
— А у этого рыжебородого, видать, денег куры не клюют, — после некоторого молчания неожиданно произнес муж. — Нужно его потрясти…
Анне был противен этот разговор, и она промолчала, притворившись засыпающей.