Землю носили, по старому казацкому обычаю, шапками. Могилу насыпали высокую, печальная березка касалась её своими ветвями. В головах поставили крест, а Максим сам прибил копье и повязал на нем платок.
В воскресенье в Медведовку пришло известие о Романовой смерти. Привез его какой-то казак, раненный при взятии Лисянки. С тех пор Василь ходил, как в тяжком тумане. Будто виноват в чем-то перед Романом, будто остался перед ним в тяжелом неоплатном долгу. Ведь он когда-то таил зло на Романа, даже… желал ему горя. Нет. Бредни всё это! Давно он не сердился на него и, видит бог, не желал ему смерти. Но почему же так тяжело, так больно? Ему больно, а как же Гале? Сначала хотел пойти к ней, хоть немного утешить, но опомнился. Галя ещё подумает нехорошее о нём. Нельзя идти к ней. Не увидит он её больше, никогда не увидит.
И, словно нарочно, наперекор желанию Василя, ему пришлось встретиться с Галей. Возвращаясь из лесу, он набрел на нивку деда Студораки, выделенную ему обществом из панского поля. Галя жала траву на полосе между нивами. Василь хотел повернуть к лесу, но девушка как раз разогнулась, увидела его и подошла. Озеров так растерялся, что даже не ответил на её приветствие.
— Я, Галя, нечаянно забрел сюда. Знаю, как тебе тяжело, мне самому… Я не умею утешать, — и замолчал.
Печально ворковала на дубе горлица, словно оплакивала кого-то, шелестел колосьями в жите ветер. Галя глядела на Василя широко раскрытыми глазами, больше удивленно, чем растерянно.
— А зачем утешать?
— Да… Тут ничем не поможешь. Только ты не думай, я не имел на него зла… Он был хороший хлопец.
— Что такое? Он убит?
Василь понял, что Галя ещё ничего не знает. Понял — и растерялся вконец.
— Казак позавчера приехал… За Лисянкой… — и больше не мог вымолвить ни слова.
Негромкий стон вырвался из Галиной груди. Она выпустила серп и закрыла лицо руками. Тишина стояла вокруг, даже горлица умолкла. Только рожь плескалась мягкой волной — «хлюп, хлюп, хлюп», и колосья шелестели так тихо: «ш-ш-ш, ш-ш-ш…»
— Не дают, атаман, слово сказать, из пушек палят, — вытирая пот на крутой мясистой шее, рассказывал Шило. Он только что вернулся от Лисянского замка, куда посылал его Зализняк на переговоры.
— Ворот в крепости сколько? Двое? Они деревянные?
— Деревянные-то они деревянные, да железом крепко окованные. А над воротами бастионы с длинными ружьями. Придется на стены взбираться.
— Я стены уже осмотрел. Простреливаются висячими пушками во все стороны. Лезть на них — много людей погубить напрасно. — Максим заложил ногу за ногу, пососал пустую трубку. — Поди скажи Бурке, пускай лисянских обывателей на сход созовет.
Бурка пришел к Зализняку через час.
— Крестьяне собрались, а мещане и другие, кто там познатнее, не идут.
— Пускай хлопцы сгонят их силой. Если кто упираться будет — палками подгоните.
Ждать пришлось недолго. Через полчаса Бурка зашел во двор, крикнул в окно:
— Согнал, Максим!
Зализняк открыл окно в сад, позвал Веснёвского.
— Будешь, Василь, при мне.
Он надел широкий, с серебряной пряжкой пояс, вытер тряпкой сапоги и, расчесав гребенкой чуб, оглядел джуру. Особенно долго взгляд его задержался на разорванной поле Василевой черкески.
Василь испуганно посмотрел на Зализняка. Впервые глядел на него атаман так хмуро и недовольно. Чем прогневил он его, может, в одеже что не так? Черкеску эту ему ещё Ян принес. Вот только разорвана она немножко, и заплата на плече.
Василь искоса поглядел на заплату.
— Бес с ней, — махнул Зализняк рукой. — Клочья только позапихивай, пускай не торчат.
Он зашел в хлев, где лежало седло, вынул из кобуры пернач [74] и отдал Василю.
— Будешь сзади нести, да не горбись, выше держи голову.
Когда Зализняк появился на майдане, по толпе пронесся гул.
— Атаман, атаман!
— Где?
— Вон с джурой.
Василь шагал за атаманом твердо, держа на вытянутых руках пернач. Краем глаза смотрел на толпу, а в груди росла радость, гордость за себя: он не какой-нибудь простой гайдамак — он атаманов джура.
Слева и около крыльца толпились крестьяне, мещане стояли в стороне, возле тына. Максим поклонился в сторону крестьян и внимательным взглядом обвел толпу.
— Долго вы собирались, — обратился через головы к мещанам. — А вы мне как раз нужны. Мы хотели добром войти в вашу крепость. Да не выходит так. Придется её с боем брать. Но мы не хотим губить своих людей, начнем осаду. Не знаю, сколько придется её держать. Может, месяц, а может, и больше. Всё это время нам нужно что-то есть и чем-то кормить коней. Крепость ваша, вы её строили, наверное, кое у кого сынки и сейчас там отсиживаются. Мы потом в этом разберемся. Кормить нас должны вы. Для начала с каждого мещанского двора порешили мы собрать по триста злотых.
74
Пернач — булава, в которой вместо шара ряд металлических дощечек, расположенных вокруг стержня (называющихся перами); знак власти полковника.