Лист 2 Из жизни Шляп
Вчера сверху был дождь,
а сегодня опять снег.
– А теперь поговорим о другом происшествии.
Временной провал времени Хвита Хавота похож вот на что: берет Валисас Валундрик головной убор, бьет кулаком по одной стороне, и та сторона, по которой он бьет, вылетает с другой стороны. Форма остается та же и даже нельзя сказать, при этом, о каких бы то ни было изменениях формы – точь-в-точь такая же. Звук, правда, странный – как будто банку открыли. В этом звуке все – и шум ночного поезда, и Монторана Хохлимана в новом платье сидит, и «по левому борту не сильно заносит», и «не бей меня сильно». «Шпара», «гвоздь», а за ними «гроздь», – следующие связи, которые вылетают тут же, в этой последовательности, и хорошо слышны после. Свисают тихо вишни на высокий забор, ширится улица. Но, может быть, это не «улица» вовсе, а «устрица», и подается она, быть может, не в сумбуре взгляда на вышину сатунчаковских переименований вообще, а, как самая настоящая «муть», подается под острым соусом, и нельзя сказать, чтобы в привлекательном виде. И, может быть, не на площадь выходит она, а на Зазбаржу – второй поворот от светофора налево от дома Суслимова.
– Это не тот ли поворот, который ведет на улицу, где ничего не видно не только днем, но и вообще никогда ничего не видно?
– Да, тот самый – на Зазбаржу. У нас, ведь, много таких улиц числится, где не только их самих не видно, но и того, кто идет по ним – тоже. И вы устраивайтесь сейчас удобно, не скачите на стуле, сидите прямо – я сейчас такое расскажу, что встать будет негде, и ни в какое «решето» не вмещалось никогда.
И, вот, представьте, – в этот раз, в настоящий четверг, то есть, так и случилось. Время раннее, наносное, и, вот, идет Валисас Валундрик по Замащеной. Выглядит он арнаутом – красивая куртка, пьян, – чего-то думает себе мимоходом, но никто его мыслей не знает. С Первого Ремонтного переулка смотреть – желтый замшевый воротник запачкан у него мелом; идет, не оборачиваясь по сторонам; шаг спокойный; сено на голове, конь в поводу. Мимо – забор, посередине – шелуха всякая, разночинный запах, а впереди Музимчайский Трамвай – трамвайная линия поперек рельсов идущая параллельно Музимчайской площади и пропадающая внутри. Начерченная вчера, только очень просто, усиливается на повороте шлагбаумом и заканчивается легкой дымкой навесу (улица с дымкой, что баба с придурью), а на деревьях трепыхается прошлогодняя листва на ветру. И тогда, как будто невзначай, поднимается по улице густой клуб пыли. Но, Валисас, не смотря на это, продолжает по ней идти, но видно больше не «его с конем», «а ружье с ведром» – как смеется обычно Музумрик Осикин – известный комический парадокс – из приезжих.
– Это не тот ли Музумрик Осикин у которого постоянно подошва отклеивается, а он только и делает, что смеется, глядя на нее?
– Да, тот самый. Как знаете, подозрения наши в прошлом разговоре на счет незнакомцев вполне оправдались. Много сошло тогда их с поезда и разбрелось по углам...
– И не говорите – просто жуть. Такого насмотришься, что хочется дома сидеть и на улицу не выходить .
– И здесь, прежде чем говорить дальше, нам надо осветить событие более подробно, чтобы было ясно и стало понятно – «какой такой Валисас идет по Замащенной», какая такая «Замащенная», и почему, когда Валисас идет по ней, у него «сено на голове, конь в поводу»? Такие вопросы не маловажны.
– Еще бы.
– И, здесь, как скоро увидим, дело, безусловно, в самом Вадисасе, то есть, – в нем самом. Потому, как, похоже, нет у него настоящих предпочтений в выборе направления, и что на голове у него, то и рядом, и ни на что больше он не хочет смотреть, как вперед, и ни на что больше не похоже у него это «на голове», как на «площадь». Очень похоже. То же самое, закричал в этот раз и Попорон Попагор, увидав Валисаса идущим к Музимчайской площади. Он шел тогда, как раз, оттудова, и, по-видимому, нашел очевидное сходство. «Площадь и есть!» – закричал он, удивившись. Или, если смотреть пристально, то ведь так и получится – «площадь» (от связей «чур великолепный»» и «новизна утомительная»); на «площади» этой – стог сена (намек на канотье); далее, вокруг тульи, широкая канва из бисера, – а тут еще конь в поводу и солнечно. «На голове все, что хочешь можно носить».
– Как говорит Роту – «можно все, что хочешь носить, но не всегда нужно, не всюду практично, а в иных случаях – противопоказано». Это мы знаем. А Папарон Попагор всегда что-нибудь закричит. То «ура» закричит, то «караул», и часто без повода.
– Вы правы. Но здесь повод был. «Эта» в меньший размер «площадь» и, как будто, вокруг горят фонари. Если издали смотреть – бенд без столбов. Бесподобно похож и стог сена, а сверху аист. Следом идет конь, – на коне попона, на Валисасе нет. Конь, хоть и фыркает и жует сено с головы Валисаса, сам Валисас тому не перечит, – по-прежнему идет по Замащеной, по Обхоженной, по улице Широких полей, и хотел бы проделывать «это» – с одной стороны, а она с другой, – да теперь нельзя. Следом вылезают из-за углов другие улицы; Крузогод Амитеич тоже вылезает в широких парусиновых брюках – вокруг тишина, «щур» на балконе с «щурихой», Мизинтроп идет по 2-ой Фарваторной – витрины блестят, блестины ветрят (а, бывало, в связи с этой парусиной, спит в чем попало). И видно это действие по улице чрезвычайно долго, после чего и начинают происходить преломления в воздухе.
– И вечно чем-нибудь Кузгород недоволен. Как только случается что-нибудь не ординарное, из ряда вон выходящее, он тут как тут, прямо, будто, безусловно, сам хочет поучаствовать. Не так ли?
– И, – то! Главное, здесь, чтобы связей в голове не придавливало слишком сильно такой «площадью», и оставались пустоты для них (и чтобы сами здания, увидав такую «площадь», тоже не надумали на голове разместиться). И, если точно сказать, без разных смешков и криков, то, как верно заметил Шестикос Валундр о таком появлении: «Доселе не было, а теперь есть». И реплика эта, как поймете после, так же к незнакомцам относилась, и ко всем тем странностям и новшествам, которые они с собой привозят. Кстати, о незнакомцах...
– Он ко мне в прошлый четверг приходил. Тоже высказался. Говорит: «Ничего такого не было бы плохого, если взять Кузгорода и выкинуть». А Валисас конечно – выдал номер – растревожил спокойствие. Я слышал. Но меня долго не было в городе, и подробностей не знаю.
– Подробности будут. А в общей картине происходящего, если в профиль смотреть, – вид не очень, признаться. Вид сверху, если смотреть (как говорил Щикин), – помягче выходит. А если вместе – хочется набить коробку ватой и удалится.
И для того, чтобы впоследствии понять подробности этого происшествия, а там, вероятнее всего, провести параллель, нам следует, преждевременно, позаботится о том, чтобы и подробности самих подробностей тоже никуда не сгинули. Но для начала, так сказать, для предисловия, нам необходимо разъяснить теперь кое-что не только в них самих, но и в общем контексте происходящего, чтобы появилась возможность подробности с общим совокупить. А то нельзя будет ничего закончить самостоятельно, многие вещи невзначай разбредутся, следовательно, появится сомнение – стоило ли начинать? А коль мы уже начали и пошли вперед, то будем определять это не только мимоходом и по касательной, а в самой сердцевине.
– Разумеется. И так лучше будет. Разберем это происшествие во всех тонкостях и во всех швах. Продолжайте. Продолжайте тем же Макаром гнуть свою линию, как начали. Я в детстве тоже, бывало, брал в руки какую-нибудь линию и гнул Макара. Вроде прочно, не ломается, а нацелишься его серьезно гнуть – ускользнет до набережной. Тут же подойдет сбоку Амитеич с собакой, за ним Франц Гюргер тоже обязательно подойдет, затем кто-нибудь еще. И вот нацелишься вместе ее собаку гнуть, а управиться все равно нельзя. Не соединяются «подробности» с «общим».