– Я вообще теперь думаю, может, без крутых родителей нечего там делать? – щебетала девушка. – Какое-то разочарование сплошное… Они ведь спрашивали, кем работают родители. А у меня мама библиотекарь, отца вообще нет. Наверняка я из-за этого не прошла. Потому что читала хорошо, меня похвалили даже. А девочка, которая шла передо мной, постоянно забывала текст и переигрывала – просто ужас! Но у нее мать на «Мосфильме» работает – и она прошла. Теперь я уже почти не верю, что можно поступить без блата или денег…
Другая девушка, рыжеволосая и веснушчатая – даже руки и плечи у нее были в веснушках! – делилась с подругой:
– … тогда он меня спрашивает: «Вы к какому педагогу на курс поступаете?» А я так растерялась, говорю: «Да мне все равно, лишь бы поступить!» Так он меня чуть на смех не поднял…
– Ничего удивительного, – отвечала ее собеседница, очень некрасивая остроносая шатенка. – Все нормальные люди выбирают именно педагогов. Сама понимаешь, что учиться на курсе у Табакова или Ефремова куда престижнее, чем у какого-нибудь Мулькина-Тютькина.
В третьей группе обсуждался сам экзамен.
– Самое сложное – это импровизация. Представь себе – вот ты читаешь басню, а тебя на полуслове прервут и попросят показать что-нибудь. Осла, везущего тележку, или старенького дедушку, телевизор или бесконечность – как повезет. Растеряешься – и все, пиши пропало!
– Меня в прошлом году попросили показать икающую лошадь, – сказал белокурый мальчик, хорошенький, как картинка.
– А что? – тут же откликнулся другой, плечистый и очень высокий, чуть ли не на голову возвышавшийся над всеми остальными. – Это ж раз плюнуть! – И тут же принялся изображать, да так забавно, что все вокруг покатились со смеху, и тетка за столом заорала, что, если они тотчас же не прекратят мешать ей работать, она выставит всех за дверь.
«Вот у него действительно талант, – подумала Лена, глядя на высокого парня. – Я бы ни за что не смогла так сымпровизировать…»
Наконец подошла ее очередь, и она робко пододвинула документы строгой тетке.
– Опять иногородняя, – с презрением проговорила та. – Отборочные туры весной, конечно, не проходила?
– Н-нет, видите ли, весной я…
– Слушай, – перебила ее тетка, – меня совершенно не волнует, что ты делала весной. Меня волнует, что список уже переполнен. Иди-ка ты попытай силы в другом месте или на следующий год.
– Но, может быть, вы сделаете исключение? – промямлила, сама не веря собственной смелости, Лена.
– А с какой это радости? У тебя что – папа Никита Михалков?
– Нет, – ответила Лена, не обращая внимания на грубость. – Просто я денег скопила только на один билет.
– Что? – ошарашенно переспросила тетка.
Лена стыдливо опустила глаза, а тетка вдруг замялась и, пожевав губы, проговорила:
– Ладно, черт с тобой…
Отметила что-то в своих тетрадках, объявила:
– У тебя первый тур через три дня, – и громко обратилась к очереди: – Следующий!
Лена пулей вылетела из комнаты, еще не смея поверить в свое счастье.
Только сейчас она поняла, что ей жутко хочется в туалет. Приперло – ну просто спасу нет.
– Извините… – обратилась она в коридоре к полноватой брюнетке с пышным бюстом, чье лицо показалось ей наиболее располагающим. – А вы случайно не знаете, где здесь туалет?
– Случайно знаю, – весело ответила та. У девушки оказался низкий певучий голос и характерный южный говор. – На втором этаже, иди прямо, потом направо… – И замолчала, глядя на испуганное лицо Лены, улыбнулась: – Ладно, пойдем, провожу. Ты, по ходу, в первый раз здесь, да? – тараторила на ходу новая знакомая. – А я уже в третий. Я сама с Ростова, а ты? Ясно. Меня Катей зовут, а тебя?
Перед нужной им комнатой тоже обнаружилась небольшая очередь, и девушки пристроились в хвост.
– А что ты готовила? – продолжала свои расспросы Катя.
– Басню Крылова и кусочек из «Войны и мира».
– Небось «Ворону и лисицу» и первый бал Наташи? – усмехнулась собеседница.
– Да… А откуда ты знаешь? – поразилась Лена.
– Да оттуда, что это все читают. Басен вообще готовят только две: или «Ворону», или «Стрекозу с муравьем». А из прозы еще читают монолог Катерины из «Грозы». «Отчего люди не летают, как птицы?» – иронически продекламировала Катя.
Лена потупилась. А ведь она именно из этих вариантов и выбирала – «Ворону» или «Стрекозу», Наташу или Катерину… Ей вдруг до жути захотелось убежать отсюда, вскочить в поезд и поехать обратно, к маме и папе. Домой, туда, где все легко и просто, где не надо бороться с бесконечными препятствиями. Где можно просто пойти в швейное училище, закончить его и зажить обычной жизнью, пусть не звездной, но зато спокойной и легкой. Она вдруг ясно поняла, что детство кончилось, и ей стало страшно: а если все то, во что она верила, окажется мыльным пузырем?
– Вот поверь мне, – разглагольствовала тем временем Катя. – Я тут уже не впервые и знаю, что с такими заготовками гораздо меньше шансов поступить. Члены комиссии это все слышали миллионы раз. Трудно что-то новое вложить в этот текст, да и ухо у них замыливается, понимаешь? Я вот, например, взяла отрывок из новеллы Альберто Моравиа.
Надо ли говорить, что Лена никогда даже не слышала о таком писателе? Облокотившись о стену, она устало выдохнула:
– Как же так – меньше шансов? А я полгода эти тексты готовила… Что же теперь делать?
Они действительно разучивали с Тамарой Александровной Толстого, проверенную классику. Выбирая прозаический отрывок, решили не рисковать и пойти проторенным путем – кто знает, как комиссия отнесется к авторам с более шаткой репутацией? Именно на монолог Наташи Лена и возлагала основные надежды, тысячи раз проговаривая перед зеркалом давно уже надоевшие слова.
– А стихотворение какое? – не унималась Катя.
– Монолог Чацкого «А судьи кто?».
– Ну, хоть это куда ни шло, – откликнулась собеседница. – Не так избито. Только, на будущее, выбирай то, что нравится лично тебе, а не всем остальным. И стихотворение лучше читать такое, которое как будто про тебя написано. Это ценится, когда, типа, на произведение твой личный жизненный опыт накладывается… Только не увлекайся. Помню, одна тут читала «Мой милый, что тебе я сделала?», так посреди стихотворения разрыдалась, начала причитать, что ее муж бросил. Уржались все!.. А ты сама готовилась?
– Меня готовила наша руководительница театральной студии, – чуть горделиво вскинула голову Лена.
– Да? Только не вздумай об этом комиссии сказать, – сделала страшные глаза Катя.
– Почему? Что в этом плохого?
– Да то, что они все терпеть не могут самодеятельности. Узнают, что тебя готовила руководитель драмкружка, из принципа завалят! Иди, вон кабинка освободилась…
Выйдя из кабинки, Лена снова увидела Катю, красившую губы перед зеркалом, и очень обрадовалась этому. Ей почему-то было очень страшно оставаться одной, тем более не хотелось этого сейчас, когда показалось, что в этой толпе конкурентов она нашла родственную душу.
– Ну что, пойдем покурим? – предложила Катя, и Лена с готовностью согласилась. Вообще-то она не курила, но умела – в том смысле, что пробовала несколько раз, считая, что актрисе подобный навык необходим.
Выйдя на улицу, Катя достала из сумочки пачку сигарет и протянула Лене одну из них – длинную, темную, похожую на сигару, только тонкую. Лена, чуть поколебавшись, взяла. На ее счастье, сигареты оказались легкими, ментоловыми.
– А ты сама-то как готовилась? – спросила она Катю.
– Я с репетитором занималась. С артистом из нашего местного театра, хороший такой дедок, с юмором… Но, если честно, и не надеюсь сейчас поступить, всего-то третий год пробую.
– Третий – это «всего-то»?
– А что ты удивляешься? С первого раза почти никто не поступает, если только блатные. Тут люди по пять раз приходят, по шесть… Ну, сама посуди: конкурс триста человек на место, прикинь свои шансы! Первый-то раз я, как дура, только в Щуку поступала. Ну и вылетела на первом же туре, конечно. Сунулась в другие вузы – поздно, раньше надо было приходить… А в прошлом году я уже заранее везде документы подала: и сюда, и в Щуку, и в ГИТИС, и во ВГИК… И все отборочные уже весной проходила.