– Иди. – И Томасу тоже: – Иди.
Дунк вдруг шагнул вперед. Отец попытался ухватить его за рубаху, тот отмахнулся не глядя, чуть отцу глаз не выбил – рука-то у кузнеца тяжелая. И Томас за ним, прямиком к костру пошел! Оба влезли на сложенные поленья и там остановились. Мудрый благостно улыбнулся.
– Светлый Асгейр да очистит…
Тоненько завыла толстуха Гвенда. Отец нахмурился, шагнул вперед.
– Не дело это, – сказал он. – Я Дунка с малолетства знаю. И парень его с моим не разлей вода. Не колдуны они вовсе, напутал ты, мудрый. Никто от них зла не видел. Не дадим нашего кузнеца жечь!
А мудрый снова улыбнулся, показав по-волчьему желтые зубы, и махнул рукой с зажатым в ней золотым солнцем. Костер занялся, бабы заполошно завопили – а Сакс одновременно с отцом рванулся через огонь, к Томасу.
Дальше Сакс плохо понимал. Перед глазами было красное и пахло кровью, в ушах билась кровь, кто-то верещал, как подбитый заяц, воняло паленым мясом, под ноги все попадалось мягкое и мокрое… А потом его тряхнули за плечи. Отец. Новая рубаха в крови и саже, на щеке порез. И улыбка – оскал.
– Беги собираться, – сказал отец пьяным и счастливым голосом. – Матери помоги. Что унесем, то и наше.
И заорал на всю площадь:
– Все собирайтесь, уходим мы!
Никто не возразил. Селяне, не глядя друг на друга, разбежались по домам и за скотиной на деревенский выпас. Один старик Фианн задержался, подобрал с земли затоптанный красно-желтый лоскут, бросил в исходящий жирным дымом костер. Сморщился, словно собирался заплакать, сгорбился – и тут его утащила внучка.
Томас и кузнец так и ждали за солнечным камнем, куда их вытолкнул Сакс. Оттуда их и забрал, потащил за руки к дому, что твоих баранов. Клятые рыбники, что ж они с людьми-то делают?! Кузнец-то ни слова против Асгейра никогда не сказал, почитал мудрых и отдавал им положенную долю.
Собирались быстро, да не так быстро, как надо бы. Пока помог плачущей тетке Гвенде увязать узлы и попрятать кузнечный инструмент в погреб, потом маме – узлы собрать, на лошадь навьючить. Сам отец пригнал оставшихся после ярмарки лошадей и жеребят, роздал односельчанам – не бросать же. А Саксу пришлось бежать за коровой, дурная скотина почуяла неладное и едва не удрала в овраг. Только когда солнце покатилось к лесу, он вернулся на площадь, принес отцу узел и свой на плечо повесил, рядом с луком и колчаном. Народ уже собрался – кто с козами, кто с коровами или курами, – тревожно шелестели голоса.
Отец забрался на солнечный камень, оттуда оглядывал односельчан и что-то говорил Гвенде, держащей за руку мужа: кузнец так и не опомнился. Оделся отец в старую куртку с железными полосами, взял короткий меч, лук и повесил на грудь шерифскую бляху. Два десятка лет ее не надевал, мол, какой на дюжину дворов шериф-то? А рядом с отцом, у камня, мялась девчушка, мелкая и худая, в штопаном плаще. Как Сакс подбежал, обернулась к нему, откинула капюшон…
Сакс не понял, обрадовался он, что пришла, – или испугался, что снова влипла. Уж очень она была встревоженная и хмурая. Когда за ней принц охотился, и то веселее глядела.
Увидев Сакса, отец поднял руку.
– Надо торопиться! Сюда идет отряд, – громко сказал он. Селяне притихли, кто-то из женщин всхлипнул. – Стража принца. Упустили щучьего сына, он теперь ведет солдат. Сулили девке золотой, чтоб провела лесом. Все собрались? – Нахмурился, глянул на клонящееся к закату солнце. – Мы с сыном, Пирс с младшими и Мэт с племянником идем в Кроу, к повстанцам. Дунк с Томасом – с нами. Остальные отведут женщин с детьми в Ротенбит. По дороге нельзя, потому все через лес, и не толпой, а порознь, чтоб не выследили. Мэт, залей костер – и пора! Стража вот-вот будет здесь!
Послышались всхлипы пополам с руганью. Окончательно перепуганные селяне устремились к лесу, отец – прощаться с мамой, а Сакс – к Лиле. Она так и стояла рядом с камнем, смотрела на плещущего из ведра на костер Мэта и хмуро теребила висящую на груди деревяшку… нет, не деревяшку – его рябиновый месяц. Подняла глаза на Сакса, жалобные и растерянные, шепнула:
– Там… там люди?
– Они Томаса с отцом хотели сжечь. И тебя бы сожгли, если бы поймали. Не люди.
Лиле тяжело сглотнула, взяла его за руку.
– Ты уходи, – сказала, глядя в землю. – А то стемнеет скоро – как ночью по лесу?
– Пойдем вместе. Не стоит тебе одной, опасно.
– Нет, я к озеру, – помотала головой она. – Пора мне.
Поднялась на цыпочки, быстро-быстро коснулась щеки губами. Развернулась и побежала к лесу.
Стало сразу и хорошо, и горько, и страшно. Вдруг с ней что случится? Или просто больше не придет? Оглянулся на мать с отцом. Отец обнимал мать, а она плакала. Последние остались, Гвенда, и та уже была у самого леса, тянула за собой корову.