- Почему? - спросила я.
Она слегка пожала плечами. Какое-то мгновение я думала, что Нина рассмеется. Я бы не вынесла, если бы она рассмеялась этим своим чуть хриплым детским смехом, который так часто трогал меня в прошлом. Вместо этого она закрыла глаза, по-прежнему улыбаясь.
- Почему “мисс Харрисон”?
- Ну как же, дорогая. У меня такое чувство, что я ему чем-то обязана. Я имею в виду бедного Роджера. Я тебе не рассказывала, как он умер? Конечно, нет. А ты ведь никогда и не спрашивала. - Глаза ее открылись. Я глянула на коридорного, но он все так же, не шелохнувшись, целился в нее. Оставалось только чуть сильнее нажать на гашетку.
- Он утонул, моя дорогая, - продолжала Нина. - Бедный Роджер бросился в океан с того самого парохода, на котором он плыл назад в Англию. Так странно. А ведь он только что написал мне письмо, в котором обещал жениться. Ужасно печальная история, правда, Мелани? И почему он так поступил, как ты думаешь? Наверно, мы никогда так и не узнаем правды?
- Наверно. - Я кивнула и молча отдала приказ коридорному нажать на спусковой крючок.
Но.., ничего не произошло.
Я быстро глянула вправо. Молодой человек поворачивал голову ко мне. Я ему этого не велела. Напряженно вытянутая рука направлялась в мою сторону. Револьвер двигался гладко, равномерно, как кончик флюгера, подгоняемый ветром.
Нет! Я напряглась так, что у меня на шее вздулись жилы. Движение замедлилось, но не остановилось, пока дуло не оказалось направленным прямо мне в лицо. Нина рассмеялась. Звук смеха показался очень громким в этой маленькой комнате.
- Прощай, Мелани, дорогая моя. - Нина снова рассмеялась. Затем она кивнула молодому человеку. Я не отрываясь смотрела в черную дыру; щелкнул курок.
Он щелкнул по пустому патроннику. Еще раз. И еще.
- Прощай, Нина. - Я улыбнулась и вытащила из кармана плаща длинноствольный пистолет Чарлза. Отдача от выстрела ударила меня в грудь; комната наполнилась синим дымом. Точно посредине лба Нины появилась маленькая дырка, меньше десятицентовой монеты, но такая же аккуратная, круглая. Какую-то долю секунды она продолжала стоять, словно ничего не произошло, потом покачнулась, ударилась о высокую кровать и упала ничком на пол.
Я повернулась к коридорному и заменила его бесполезное оружие своим древним, но ухоженным револьвером. Я только сейчас заметила, что мальчишка был немного моложе, чем когда-то Чарлз. И волосы у него были почти того же цвета. Я наклонилась и слегка коснулась губами его губ.
- Альберт, - прошептала я, - в револьвере еще четыре патрона. Патроны всегда надо считать, понял? Иди в холл. Убей администратора. Потом застрели еще кого-нибудь - ближайшего, кто к тебе окажется. А после этого вложи ствол себе в рот и нажми на спуск.
Если будет осечка, нажми еще раз. Револьвер спрячь, никому не показывай, пока не окажешься в холле. Мы вышли в коридор. Там царила паника. - Вызовите “скорую”! - крикнула я. - Произошел несчастный случай. Вызовите “скорую”, кто-нибудь! - Несколько человек кинулись выполнять, это требование. Я покачнулась и прислонилась к какому-то седовласому джентльмену. Люди толпились вокруг, некоторые заглядывали в номер и что-то кричали. Вдруг в холле раздался выстрел, потом другой, третий. Паника и суматоха усилились, а я тем временем проскользнула к черной лестнице и через пожарный выход выбежала на улицу.
Глава 4.
Чарлстон, вторник, 16 декабря 1980 года.
Шериф Бобби Джо Джентри откинулся назад в кресле и сделал еще глоток кока-колы. Ноги он водрузил на заваленный бумагами стол; кожаный пояс с кобурой заскрипел, когда он шевельнулся, устраивая поудобнее свое грузное тело. Кабинет его был маленький, стены - шлакоблочные, либо это были вовсе не стены, а древние деревянные перегородки, отделяющие его от шума и суеты в других частях здания, в котором размещались официальные учреждения округа. Краска с этих деревянных перегородок давно облупилась и уже не имела того оттенка официального зеленого цвета, что облетал с шероховатых шлакоблоков. Кабинет был забит под завязку: массивный письменный стол, три высоких шкафчика, заполненные делами, еще один длинный стол, уставленный стопками книг и папок. Была тут же и классная доска, беспорядочно заваленные полки на кронштейнах. Два черных деревянных стула были так же усеянны папками и бумагами, как и рабочие столы.
- Пожалуй, мне тут больше нечего делать, - сказал агент Ричард Хейнс. Он расчистил себе небольшое пространство и уселся на краешек стола. Стрелка на его брюках была острой как бритва.
- Ага, - согласился шериф Джентри. Он слегка икнул и поставил банку на колено. - Пожалуй, у вас действительно нет причин болтаться тут. Можно еще отправляться домой.
У этих двух служителей правопорядка, казалось, не было ничего общего. Шерифу Джентри едва перевалило за тридцать пять, но его высокая фигура уже начала заплывать жиром. Серая форменная рубашка туго стягивала его живот, который уже карикатурно переваливался через ремень. Румяный, веснушчатый, с залысинами и двойным подбородком, шериф производил впечатление человека открытого, дружелюбного и слегка лукавого: сквозь черты взрослого мужчины все еще проглядывало лицо мальчишки.
Говорил он тихо, слегка растягивая слова в манере “старого доброго парня”, которая стала недавно популярна в Америке благодаря появлению тысяч коммерческих радиостанций, бесчисленных песен в стиле “кантри” и бесконечному числу фильмов с Бергом Рэйнольдсом. Расстегнутый ворот, выпирающий живот и ленивая манера говорить врастяжку как нельзя лучше гармонировали с общей атмосферой дружелюбной неряшливости, царившей в кабинете шерифа, но с этим образом как-то не вязались быстрота, легкость и почти грациозность движений его крупного тела.
И внешний вид, и темперамент специального агента Ричарда Хейнса из Федерального бюро расследований больше подходили друг к другу. Хейнс был на целых десять лет старше Джентри, но выглядел моложе. На нем были светло-серый летний костюм-тройка и бежевая рубашка из дорогого магазина. Его фулярный шелковый галстук цвета бургундского числился за номером 280235 из каталога того же магазина. Пострижен он был умеренно коротко, хорошо причесан, и только на висках слегка серебрилась седина. Почти квадратное, с правильными чертами лицо как-то не гармонировало с поджарым телом. Четыре раза в неделю он тренировался, чтобы не потерять форму. Голос его низкий, но слабо модулированный - складывалось такое впечатление, будто покойный Эдгар Гувер сконструировал Хейнса как модель для всех своих агентов.
Разница между этими двумя людьми не сводилась только к внешним различиям. До того как попасть в ФБР, Ричард Хейнс довольно посредственно проучился три года в Джорджтаунском университете. В ФБР он прошел спецподготовку, тем и завершив свое образование.
Шериф Джентри закончил университет Дюка по двум специальностям - по искусству и истории, а после защитил диссертацию на степень магистра в Северо-западном университете. Полицейской работой он занялся благодаря своему дяде Ли, шерифу округа около Спартанбурга, который устроил его на полставки помощником шерифа летом 67-го. Год спустя Бобби Джо защитил диссертацию. Однажды он сидел в чикагском парке и наблюдал, как полицейские, взбеленившись, вышли из-под контроля и принялись дубинками и кулаками избивать демонстрантов, которые мирно расходились после митинга, устроенного в знак протеста против войны во Вьетнаме.
Джентри вернулся домой, на юг, два года преподавал в Морхаус-колледже, в Атланте, а потом пошел работать агентом-охранником; в свободное время он трудился над книгой о Бюро Фридмана и его роли в период Реконструкции. Книгу он так и не закончил; ему все больше нравилась рутинная работа охранника, хотя из-за нее у него возникала вечная проблема поддержания своего веса в норме. В 1976 он переехал в Чарлстон и поступил на службу простым патрульным полицейским. Год спустя Джентри отказался от предложения поработать год доцентом на кафедре истории в Дьюке. Ему нравилась обычная полицейская работа, ежедневные стычки с пьяницами и чокнутыми и это чувство - что ни один рабочий день не похож на другой. Еще год спустя он, к собственному удивлению, выставил свою кандидатуру на пост шерифа Чарлстона. После этого Джентри удивил довольно многих, добившись избрания. Местный журналист по этому поводу написал, что Чарлстон вообще странный город, - город, влюбленный в свою историю, и что публике понравилась идея иметь историка в должности шерифа. Джентри не считал себя историком. Он считал себя полицейским.