Браун направил птер вдоль главной улицы города, одолел перекресток с Алеутской и завис над тихой Посьетской. Пискнул киберштурман, мигнула экранкарта. Ага, вот она, школа переподготовки!
На крыше учебного корпуса стоял лишь один вертолет, понуро лопасти повесив, и «Халзан» осторожно пристроился рядом. Шасси упруго просело, качнулось пару раз и замерло. Жесткие крылья с треском сложились, прижались к покатым бокам, фонарь откинулся вверх. Приехали.
Тимофей упруго выпрыгнул на крышу и поежился — с моря задувало, было сыро и зябко. Браун осторожно спустился на второй этаж школы, но опаска оказалась ни к чему — он не шагнул в темноту и гулкую тишину.
В школе было светло и шумно — курсанты из неработающих галдели так, словно вернулись в детство, ко временам уроков и переменок. Тимофей мигом затерялся в их толпе. Сперва он напрягся, но вскоре расслабился — рядом с ним жизнерадостно толкались вполне нормальные парни и довольно симпатичные девушки. И разговоры они вели вовсе не о шмотках «от кутюр» или о том, какой вертолет лучше — «Анатра» или «Алуэтт»:
— Лёха, ты где бродил столько? У нас отчёт-экзамен по океанографии был!
— Да я в мастерских задержался. Вован опять взрывные цилиндры перепутал, представляешь? Я завожу, а мотор — чих-пых, чих-пых, — и всё на этом…
— Ритка! Ты в буфет?
— Взять тебе?
— Котлету! И к чаю чего-нибудь…
— Андрей Евгеньевич, а практика скоро? Надоела эта виртуалка, хочется вживую субмарину поводить!
— А ты матчасть всю освоил, Еловский?
— Ну-у… Почти.
— Вот потому и судовождение — почти. Рано тебе еще в море.
— Смирись, Ёлка! Пошли, отбой…
— Детское время!
Именно здесь, в чистеньких и строгих аудиториях учебного центра, Тимофей по-иному взглянул на вялотекущую классовую борьбу между работниками и неработающими. Он впервые подверг сомнению козырный довод арбайтеров: «Не нравится сидеть на пособии от Фонда изобилия? Идите к нам! Поступайте в вузы, получайте дипломы, устраивайтесь на работу — и расписывайтесь за аванс и получку!»
Не все так просто, ибо есть меж людьми древнее противоречие, портящее настроение и жизнь. Это противоречие в неравенстве способностей. Одного едва к горшку приучили, а он уже умница, отличник, удачник. Вырастет — станет чемпионом, лауреатом, мастером. Выдающимся ученым, заслуженным артистом, талантливым инженером.
А другой — середнячок, тяжелодум, посредственник. Недалекий «маленький человек» даже с дипломом в кармане навсегда останется рядовым работником, он обречен всю жизнь трудиться вдвое больше своих одаренных товарищей, но так и не станет с ними вровень, не добьется даже тени их успеха, даже блеска их наград.
Так в одних душах зачинается чувство превосходства, а другие ощущают неполноценность да собственную ущербность.
Браун фыркнул, насмехаясь над собой, — нашел, когда философию разводить! Или это в нем крутизна заговорила?..
Поглядывая по сторонам, он выбрался на соединительную галерею и перешел на третий этаж плоского кремового корпуса общежития. В «общаге» было куда тише, чем в школе, только играла где-то тихая музыка да звучал девичий смех, перебиваемый добродушным баском.
Тимофей прислушался. Нет, это не Стоун смеялась…
Напевая, из двери напротив вышла девушка в простеньком сарафанчике. С интересом глянув на Брауна, она пошла по коридору, нарочно придавая походке вид дефиле.
— Вы не подскажете, где мне найти Наталью Стоун? — тихо спросил ее Тимофей.
Девушка обернулась, похлопала ресницами, потом подняла задумчивый взгляд к потолку и уверенно указала пальчиком:
— Третий модуль слева. Наташка одна.
Отпустив это замечание, девушка озорно улыбнулась.
— Спасибо.
— Не за что…
Браун решительно постучал в дверь третьего модуля слева.
— Ворвитесь! — донесся до него ответ.
Тимофей вошел и аккуратно закрыл за собой дверь. Из комнаты выглянула Наташа и очень удивилась.
— Ты? — сказала она. — Уже? Ой, что это я… Проходи, Тим!
Тим прошел, виновато улыбаясь, и был усажен в скрипучее кресло. Наталья, затянутая в халатик, устроилась прямо на подоконнике.
— Произошли кое-какие события, — затянул Браун, стараясь не бравировать. — В общем, мне надо не просто переселиться в ТОЗО, мне надо туда бежать…
И он выложил всю историю, с самого начала, все свое несвятое житие, «вырезав» из него лишь одну купюру — не стал распространяться о походе на «Аппалузе» и смерти Волина.
Наталья выслушала его внимательно и с сочувствием. Погрустнела, помолчала и сказала:
— Мой отец тоже бежал в ТОЗО. Двое неработающих хотели маму изнасиловать, батя одного искалечил, другого убил… Родители тогда переехали в Пацифиду — есть такая суверенная территория в ТОЗО. Год спустя родилась я — в батиполисе «Преконтинент-8». Папе с мамой выплатили подъемные, мы на них купили две старых, «бэушных» субмарины, попробовали собрать стадо кашалотов. Тут как раз Стан к нам устроился, Станислас Боровиц, герой войны. Года за два мы собрали небольшое стадо китов. И погнали полсотни в Петропавловск. Сдали кашалотов на китобойный комбинат, а на все вырученные деньги купили еще четыре субмарины. Когда мы вернулись, наша станция уже догорала. Кашалотов угнали китокрады, они же и родителей моих… обоих… убили. Осталось нас пятеро — я и четыре смотрителя-китопаса. Станислас сразу собрался и за китокрадами двинул. Месяц пропадал, но я еще за неделю до его возвращения узнала все новости по ЭсВэ — Стан настиг воров и убийц. Китокрадов было пятеро, троих он застрелил сразу, а парочке, что осталась, кровь пустил на икрах и свесил за борт. Их долго ели мелкие акулы… — Наташа встрепенулась и сказала: — Ладно, возвращаться в прошлое — плохая примета. Ты как сюда добирался?
— У меня птер.
— Отлично! — сказала Стоун деловито. — Слушай. Сегодня в четыре утра нам надо сесть на стратолет. Это грузопассажирский, рейс «Владивосток — НовоАрхангельск». Надо будет устроиться на нем вместе с птером, и нас сбросят точно над «Моаной-2»!
— «Моана-2»? Это ваш СПО?
— Общий, — поправила его Наталья. — На нем три станции, одну занимает команда с «Летящей Эн». «Летящая Эн» — это наше клеймо. На других станциях — соседи с ранчо «Тире-20» и «Бокс-Аш», они тоже пасут кашалотов.
— Это-то понятно… — продолжал сомневаться Браун. — А регистратуру мы как пройдем?
— Через грузовой терминал, — усмехнулась девушка. — Ген-регистраторы тут работают по принципу полупроводника — из ТОЗО сюда не впускают, а отсюда туда — свободно! Давай так — ты ложись спать, вон диван, я думаю — поместишься, а я сбегаю к преподу, возьму тест-программы.
— Извини, — сказал Тимофей покаянно, — я нарушил все твои планы…
— Пустяки, — ласково улыбнулась девушка. — Я же учусь заочно. Сессия кончилась, а когда улетать, днем позже или раньше — какая разница? Ложись, подниму в три!
Пройдя к стенному шкафу, она достала с полки блестящий черный комбинезон и сказала отрывисто:
— Отвернись!
Браун послушно исполнил приказ, но не сразу, успев разглядеть гибкую спину и узенькую талию, круто расходящуюся в роскошную попу. «Как сердечко перевернутое…» — мелькнуло у него. Тут он поймал смеющийся взгляд Наташи, брошенный на него «рикошетом» в зеркале, и мигом отвел глаза.
— Ну, я пошла! — сказала девушка, оглаживая ладонями обтягивающий комбез и придирчиво рассматривая свое отражение.
Выйдя за дверь, Наташа помахала Тимофею пальчиками и пошла, удаляясь по коридору.
Браун невольно залюбовался походкой девушки. У Марины Рожковой красота яркая, глянцевая, в ней совмещаются детский наив-наигрыш и порочность напоказ. Рожкова пленяет «с холодной дерзостью лица», соблазняет с равнодушием богини-девственницы, но она очень страстная, любит, чтобы сильный мужчина подчинял ее и властвовал над нею.