Боровиц, кряхтя, разогнулся и ухмыльнулся.
— Почтение, барышня, — громко сказал он, — и добрый день! А это ещё что за интель? «На берегу» нашла?
— Это новая рабсила, Стан, — ответила Наталья — строго, но в той же манере. — Пока возьмем младшим смотрителем. — Обернувшись к Брауну, она добавила казённым голосом, будто скрывая возникшие — или возникающие? — отношения: — Будешь получать тридцать азио в месяц, как везде. Питание и боеприпасы за счет ранчо. Идёт?
— Идёт, — согласился младший смотритель.
Боровиц отряхнул пучок редиски и спросил с изумлением:
— Зачем нам интель?
Тимофей почувствовал себя уничтоженным и неловко переступил с ноги на ногу. Наталья пожала плечами и сказала:
— Я беру его на время перегона.
— Совершенно не понимаю, зачем нам интель, — брюзжал Станислас.
Наталья глянула на него, и Боровиц махнул рукой:
— Ну хорошо, хорошо… Лишние руки не помешают. — Обернувшись к «интелю», он поинтересовался: — Звать как?
— Тимофей Браун.
— И откуда ты, Тимофей Браун?
— Из Евразии… Из Сихали.
— Как-как? Сихали? А-а… Сихотэ-Алинь! Бывал, бывал в ваших пенатах… Ну а я Станислас. Главный смотритель, он же сегундо.[17] Не халям-балям. Понял?
— Ага. В смысле, да, Станислас.
— Да просто Стан.
— Ага…
Наталья успокоенно оглядела обоих и сказала:
— Ну ладно, Стан, я пойду. Поработаешь наставником молодежи, мм?
— Да куда ж от вас деваться… — продолжал сегундо ворчать. — Наприводят кого попало, а ты с ними нянькайся… Слушаюсь, Наталья. Наставлю твоего Тимку по полной программе!
Стоун послала Боровицу воздушный поцелуй и ускакала.
— Салат любишь? — обратился Станислас к Тимофею.
— К-какой? — Брауну было как-то неуютно.
— Салатный. С лучком, с огуречиками… С майонезиком. Как ты к нему относишься?
— Положительно, — ответил «интель» тихим голосом.
— Тогда еще зелепушечки нарвем…
Сегундо добавил хороший пучок зелени к уже собранной и передал весь урожай Тимофею.
— Тащи, — велел он. — Мне руки свободными нужны, чтобы достопримечательности показывать… Пошли. — Оглянувшись, Боровиц достал из нагрудного кармана плоскую фляжку с зеркальными боками и хорошенько к ней приложился. — Ух! — крякнул он довольно, утирая усы. — Что глядишь, Сихали? Мы из железа деланы и на спирту настояны! Хе-хе… Видал, какая фляжечка? Она мне один раз жизнь спасла. Не веришь? П-ф-ф! Думаешь, зеркало это? Никак нет. Мезовещество! Фотонный привод, не халям-балям. Через каждые сто астроединиц полёта отражатели фотонных кораблей меняют, и мне ребята вырезали кусочек, смастерили эту фляжечку. Тут два слоя мезовещества, плазма от него отскакивает только так… Ханька моя, как увидала у меня этот сосудик, тут же завелась! А потом случилась заварушка на Таити-2, и в меня из бласта попали — прямо в сердце! А у сердца — фляжечка… Импульс отразила, и я того стрелка доконал. Ханька как увидела прожог, сразу давай орать: «Скотина! Новая ж куртка совсем!» А когда дотумкала, от чего та дырка, сомлела, еле поймать успел, не то грохнулась бы… И слова больше про фляжку не сказала! — Прочистив горло, Станислас запел довольнотаки приятным баритоном: — Ой, моро-оз, моро-о-оз, не моро-озь меня-я! Не морозь меня-а-а, мо-оего-о ко-оня-я!.. — и сразу перешел от вокала к речевому жанру: — Чего стоим, китовый подпасок? Вперёд!
Тимофей, чувствуя себя дурак дураком с охапкой «зелепушечки» в руках, двинулся по направлению к Стандард-Айленду.
За парниками обнаружились теплицы, а за теплицами открывалась главная улица станции, зажатая усеченными кубами и параллелепипедами, полусферами и полуцилиндрами. Во всех этих геометрических телах имелись тамбуры и много круглых иллюминаторов. Справа, ближе к краю СПО, за домами возвышались две башни — одна круглая, в белую и красную полоску, другая решетчатая.
— Энергоантенна, — показал Боровиц, — и причальная вышка. К ней дирижабли цепляются.
Слева на улицу выступала белая призма здания, похожего на картонную коробку. Вдоль всей стены тянулся яркий навес, а в проеме входа болтались «крылья летучей мыши» — резные дверцы, качавшиеся в обе стороны, — точь-в-точь, как в салунах на Диком Западе. Из дверей доносились звуки ненастроенной хориолы, слышалась громкая речь и жизнерадостный хохот.
— Салун «Бон-тон», — ткнул пальцем в заведение сегундо. — Запомни это место, Сихали! Здесь пекут такие пончики, что китопасы за сто миль их чуют и гребут на самом полном. А тут у нас как бы медицинский центр…
Браун посмотрел на крутой белый купол, отмеченный красным крестом. У тамбура давал тень большой зонт, в тени на шезлонге расположилась девица в белом халате и напропалую кокетничала с парнем такой ширины, что в его комбезе легко разместилось бы двое Тимофеев. Младший смотритель сразу узнал врачиню — и покраснел, как первоклассник, случайно увидевший старшую сестру в душе.
— Скучает наша Маринка, — фыркнул Боровиц. — Никак мы не захвораем… Вечером только прилетела, в отпуске была, и… Видал, какой негабарит вокруг нее вьется? Ну, куда такому болеть? Его и убить-то трудно, не то что заразить…
Тут Марина заметила новоприбывших и закричала:
— Станислас!
Вскочив и оправив короткий халатик, она подошла поближе. «Негабарит» хмурился недовольно, зыркая на Тимофея злыми медвежьими глазками, и тому сразу поплохело.
— Приветики! — пропела Рожкова, радостно улыбаясь. Девушка умудрялась смотреть на Брауна, поглядывать на сегундо и не упускать из виду «негабаритного» добра молодца. — Новый кадр, да?
— Так точно, — сказал Боровиц по армейской привычке. — Можешь не смотреть так — для опытов я Тимку не отдам. И вообще, он у нас временно.
Заслышав последнее слово, добер молодец радостно воссиял.
— Временно или постоянно — это неважно, — строго сказала Марина. — Все равно надо проверить. А вдруг Тима болен? Пойдем!
Врачиня ухватилась за младшего смотрителя и потащила его в медцентр.
— Подожди, — неловко сказал Браун, — тут зелень…
Станислас забрал у него урожай и сказал, подпустив в голос печали:
— Прощай, амиго![18]
— Мы скоро, — пообещала Марина и уволокла Тимофея в недра медцентра.
В недрах было тихо и пусто. Под потолком висел многоглазый киберхирург. Увидев Марину, он жаждуще распустил членистые щупальца, но врачиня отмахнулась, и кибер разочарованно скрутил конечности.
— И давно ты здесь? — спросил Браун, лишь бы чтото сказать. Он испытывал неловкость и вожделение одновременно, толком не понимая, что же в нем доминирует.
— Год уже, — заулыбалась Рожкова.
— Да? А ты не говорила, что у китопасов работаешь…
— А ты и не спрашивал. Тебя больше моя грудь интересовала.
— Она меня и сейчас интересует…
Марина погрозила ему пальчиком.
— Вот, — сказала она, подводя Тимофея к объемистому «саркофагу», — это такой стационарный диагностер. Укладывайся!
— Раздеваться?
— Обойдешься, — улыбнулась Марина. — Рубашку только сними.
Браун исполнил приказ и залез в диагностер. Осторожно коснулся спиной гладкого дна, опасаясь неприятного холодка, но покрытие было теплым и мягким. Хоть спи в этом «саркофаге».
— Что, не хватает пациентов? — решил спросить Тимофей — голос его прозвучал глухо, как из бочки.
— Да где ж их тут взять? — охотно откликнулась врачиня. — Все такие огромные, здоровые… Симпатичные хоть, а то я раньше в санатории работала, в Брайтоне, так там одни старперы! Пройдут курс омоложения и не знают, куда свое либидо девать… Не дыши!
Младший смотритель открыл рот для следующего вопроса и тут же его закрыл, замер, хапнув толику воздуха.
— Всё, можешь дышать!
— Я думал, ты вместе с Айвеном…
Марина фыркнула:
— Мне с Ванькой нечего делить, а постель — тем более. Ты ведь это имел в виду? Ну? Признавайся! Раз! Два! Три!