Определенные группы туземных людей из многочисленных сирот-мальчишек воспитывали воров, наемных убийц, сутенеров, карманников, обслугу всевозможных притонов, наркоманов…
Говинд и Раджеш сразу же соприкоснулись с оборотной стороной медали фешенебельного и нищего города-гиганта, сокрушительной мельницей человеческих судеб, не наследника гигантской тысячелетней культуры Индии, а более всего напоминающего западные города.
Мужчина в грязном белом халате завел детей в узкий, неопрятный, но тихий двор, где на циновке, усевшись кружком, расположились несколько наголо остриженных темнолицых парней в возрасте примерно двадцати пяти лет. Не обращая никакого внимания на шум, доносившийся с улицы, они сосредоточенно играли в карты. Увидев своего агента в развевающемся халате и двух мальчиков — очередную его добычу, они отложили карты и радостно приветствовали его.
— Садитесь, детки, — пригласил мужчина своих подопечных, указав им на циновку.
Мальчики послушно сели. У Раджеша ныла коленка. «Агент» тоже сел, скрестив ноги, и принялся жевать протянутый ему одним из игравших свернутый лист бетеля. Розовая слюна, вспененная известью, потекла из уголков его рта. Он отвратительно чавкал. Получив от рослого малого с тонкой полоской усов на широком темном лице деньги, он поспешно удалился.
— Прошу ваши вещи, — сухо сказал приземистый парень в грязной полосатой тенниске и вырвал у мальчишек их сумки. Проверив их содержимое, он отобрал две свежие рубашки и одну рупию с мелочью, которые Говинд заработал на вокзале. Остальное: книжки и тетрадки, он вернул назад, бросив сумки под ноги оторопевшим братьям.
— Все! С сегодняшнего дня вы будете работать!
— Работать? — переспросил Говинд.
— Да, работать, — подтвердил парень. — Это твой брат? — он указал на Раджеша.
— Да, брат.
— Он хромой! Это хорошо для работы, — обрадовался картежник.
Говинду было не совсем понятно, почему больная нога, плохо сгибающаяся в колене, хороша для работы. До этого все, в том числе и он, считали наоборот.
— Нет, нет! Работать он не будет! Буду работать я! — запротестовал старший брат.
— Молчать! — оборвал его крепыш в полосатой тенниске. — Мундан, — позвал он худощавого парня, — выдай рабочим спецодежду.
Тот нехотя встал и, подобрав валявшееся на земле грязное тряпье, кинул его братьям.
— Это ваша спецодежда. Прошу снять рубашки и отдать мне на хранение, а спецодежду надеть, и живо! — скомандовал тощий с неожиданной для него твердостью и умением повелевать слабыми.
Дети попытались сопротивляться, но безуспешно. Компания картежников, обступивших их со всех сторон, общими усилиями сорвала с братьев тонкие чистые рубашки и облачила их в грязные и рваные трикотажные майки.
Из носа Говинда сочилась кровь: крепыш врезал ему справа. Но и он не остался в долгу, заехав бандиту головой в живот…
— Итак, прошу пройти со мной, — ехидно сказал тощий.
Мальчики двинулись за ним, понурив головы.
— Отныне вот здесь ваше рабочее место, — он указал на шумный перекресток, где в результате ремонтных работ толпы пешеходов концентрировались на узком тротуаре.
— А что мы должны делать? Какую выполнять работу? — тихо, но настойчиво спросил Говинд, вытерев нос ладонью.
— Вы будете артистами. Вам надо представлять из себя несчастных сирот, брошенных злыми и коварными родителями, изображать на лице страдание и очень жалобно просить у прохожих милостыню, протягивая правую руку. Вот так! — тощий изобразил жестом своей грязной руки, выбросив ее вперед, как это следует делать. — Понятно? Работа легкая! Не вагоны разгружать и не дробить камни. Это всего лишь игра, комедия. И чем больше вы заработаете, тем больше получите… И не приведи вас Бог утаить хоть одну анну… расправа у нас коротка, — в подтверждение своих слов он поочередно «угостил» братьев внушительными подзатыльниками. — Все! Итак, начали! — скомандовал уголовник, а сам отошел в сторону, к своим коллегам по бизнесу.
Полностью обескураженные братья стояли посреди тротуара, озираясь по сторонам. Несколько часов назад Говинд стыдил брата и доказывал ему, что просить милостыню — это великое унижение, большой стыд и вот, на тебе… он сам стоит рядом с братом и вынужден просить милостыню. Прохожие, с сожалением останавливаясь около несчастных мальчиков, стали подавать им мелочь, фрукты и всевозможную пищу. Их хозяева, рэкетиры, расположившись в стороне, играли в карты, изредка поглядывая на своих «рабочих».
— Вы просите понастойчивей! Чем больше соберете, тем лучше сможете нас накормить! — хохоча, издевался над сиротами бандит с усиками.
Воинственная кровь джатов и сикхов, текущая по жилам братьев, вскипала от возмущения и стыда. Воспитание, полученное в семье, не замедлило сказаться на их дальнейшем поведении.
Шум и гул машин оглушали мальчиков, нестерпимая жара вызывала жажду. Они наблюдали за тем, как дорожные рабочие в оранжевых жилетах раскладывали лопатами щебень по корытообразному профилю дороги, а огромный трехколесный каток уплотнял его. Мелькала разноликая толпа: мужчины в больших тюрбанах, о которых Говинд подумал, что это сикхи, голые по пояс, в набедренных повязках, со стриженными головами; женщины в широких цыганских юбках и ярких шалях. Вот с ними поравнялась женщина в пестрой юбке. У нее на боку сидел ребенок, а на голове она несла корзину с мелко наколотым камнем. Она протянула Говинду мелкую монету — пайсу. Он машинально поблагодарил ее.
«Вот же, работает женщина, носит камни, а мы попрошайничаем. Надо что-то предпринять», — решил юный джат, чистый сердцем, провинциальный мальчик.
— Бедным детям подайте хоть немного! Подайте! — канючил Раджеш.
— Господин, подайте хоть немного, — подпевал ему Говинд, осторожно оглядываясь в сторону своих «хозяев и соглядатаев». Убедившись, что они увлечены игрой в карты, он толкнул брата, понурившего голову, и тихо, но внушительно сказал:
— Бежим!
Братья, схватившись за руки, перебежали на противоположную сторону улицы и спрятались за высоким катком. Рядом с ними рабочие разгружали щебенку. Лопаты со скрежетом вонзались в кремневую массу, высекая мелкие искры.
Один из картежников метнул взгляд в сторону своих «кормильцев»-побирушек, но, увы, на месте их не было.
— Смотрите! Убежали! — всполошился он. — Их нужно догнать! — скомандовал бандит.
Говинд и Раджеш, прижавшись друг к другу, стояли у катка. Их сердечки бились, словно испуганные птицы в клетке. Осторожно выглянув, старший брат увидел, что вся команда их «хозяев» бежит по направлению к ним. Не успел он сообразить, что предпринять, как бандиты обнаружили их убежище.
— А-а! Попались! — обрадовался крепыш в полосатой тенниске, вся шайка, как по команде, набросилась на беглецов, как и водится в таких случаях в их среде, и принялись избивать несчастных. Бедный Раджеш кричал изо всех сил, защищая лицо руками. Говинд сражался бесстрашно, но силы были неравны.
— Ах так?! Ты будешь слушаться! Ты будешь знать, как скрываться и не признавать старших! Сейчас же по рабочим местам! Быстро! — приговаривал тощий длинный подонок, нанося удары.
Вдруг послышался громкий мужской голос, который заставил шпану прервать экзекуцию несчастных детей.
— Что здесь происходит? Зачем вы набросились на них? — строго спросил, подходя к ним, невысокий худощавый человек в вязаной шапочке, с редкой бородкой. Видимо, это был бригадир дорожных рабочих.
Воспользовавшись замешательством негодяев, мальчики, резко рванувшись, освободились из рук обидчиков и подбежали к своему спасителю — человеку, который первым в этом чужом городе заступился за них. Они прижались к нему с обеих сторон, приговаривая:
— Дядя, дядя! Спасите нас! Они посылают нас за милостыней! — громко и жалобно поведал Говинд. Его еще не возмужавшее сердце ныло от смешанного чувства обиды и ненависти к этим никчемным людям.
— Успокойтесь, детки, успокойтесь! — мужчина ласково погладил братьев по волосам. — Оставьте их в покое! — потребовал он, обращаясь к шайке бездельников и подонков.