— Но с тех пор прошло уже четыре дня, — настаивает Дано со свойственным ему упрямством. — Вы могли бы уже придумать что-нибудь более надежное.
Бухезайхе одобрительно кивает.
— Твоя правда, — соглашается он, — мы сделали глупость, но теперь уже ничего не изменишь. Мы хотели перевезти его, но врач не разрешает. Он считает, что Пьер может умереть по дороге.
Дано задумывается; на его лбу выступает вена. Он говорит расстроенным голосом, как бы обращаясь к себе самому:
— Если мы увезем его из клиники, вот тогда у него будет шанс выжить. Если же его обнаружат полицейские, то ему не снести головы.
— Смотри, накаркаешь! — предостерегает Бухезайхе.
Дано сухо отвечает ему:
— Кто мы такие? Мы все приговорены к смерти за наши грабежи, убийства и работу в гестапо. Что касается Жо, возможно, ему и заменят смертный приговор пожизненным заключением, принимая во внимание его прошлое. А о Пьере уж и говорить нечего! Думайте, что хотите, но я не отдам друга в руки полицейских. Даже если это будет его последним путешествием, я предпочитаю сопровождать его туда, чем видеть в окружении надзирателей, с разорванным воротом рубашки.
— Ты прав, — примирительно говорит Аттия. — Что ты предлагаешь, Абель?
— Срочно перевезти Пьера.
— Хорошо, мы с тобой, — одобряет Аттия.
Час ночи, мрачной и холодной ночи одиннадцатого ноября, когда Париж кажется покинутым городом. На пустынную авеню Домени медленно сворачивает машина «скорой помощи», останавливаясь перед квадратным низким зданием из тесаного камня. Из окон первого этажа просачивается свет. Из машины выходят трое мужчин в белых халатах, переодетые санитарами: это Аттия, Бухезайхе и Дано. В то время как Абель и Жорж направляются с носилками к палате Лутреля, Жо справляется у ночного сторожа, как пройти в администрацию. Он входит без стука в плохо освещенную комнату со стенами, покрытыми эмалевой краской, и обращается к полусонной служащей.
— Мы приехали за мосье Шапленом из девятнадцатой палаты, — спокойно сообщает он, словно перевозить больного в час ночи — дело совершенно естественное.
Молодая женщина, ко всему привыкшая в эти необычные годы, для очистки совести заглядывает в регистрационную карточку.
— Они могли бы по крайней мере предупредить меня, — ворчит она.
— Мы здесь ни при чем, — говорит Аттия. — Мы только исполнители. Доктор Бурели предупредил меня, а семья оплатила расходы за транспортировку и госпитализацию. Приготовьте мне квитанцию.
— Хорошо, — устало соглашается служащая.
Жо ждет стоя. Он слышит осторожные шаги своих друзей, переносящих Лутреля. Женщина запускает свою машинку и протягивает ему счет: сорок семь тысяч пятьсот франков.
Аттия вынимает из кармана пачку банкнот, рассчитывается, выходит из комнаты, закрывая за собой дверь.
Начал моросить мокрый дождь со снегом.
Лутрель лежит на носилках в небесно-голубой пижаме, укутанный в покрывало. Его лицо мертвенно-бледно. Аттия садится за руль, включает сцепление и «дворники» и осторожно трогается с места. По внешним бульварам «скорая помощь» направляется к мосту Сен-Клу. Друзья решили отвезти Пьера в Поршевилль, на виллу «Титун» к Эдуарду Буржуа. Пьеру очень плохо, он слабо постанывает. В машине нет обогрева, и он весь дрожит от холода.
— Осторожно, не тряси! — рекомендует Дано.
Аттия не отвечает, он едет на малой скорости, не превышая шестидесяти километров в час. Он старается объезжать все выбоины в асфальте, а когда это ему не удается, он громко ругается с досады. В Манте видимость ухудшается из-за спустившегося тумана. Иногда Жо приходится довольно резко тормозить, и тогда Лутрель начинает снова стонать. Все молчат. Время от времени Дано вытирает носовым платком слезы, текущие по щекам Пьера. Он нежно говорит своим громовым голосом:
— Потерпи, Пьер. Еще немного. Мы уже близко.
Внезапно Аттия резко тормозит, чтобы не столкнуться с тяжелым грузовиком, вынырнувшим из тумана. Лутрель издает душераздирающий крик. Его глаза вытаращены, рот раскрыт и судорожно ищет воздух. Лутрель задыхается от острой боли в животе. Его веки закрываются, дыхание становится аритмичным.
— Ты думаешь, он доедет? — тихо спрашивает Жо.
Бухезайхе с озабоченным видом пожимает плечами. Дано сопит, смахивая рукой слезы. Через несколько километров после Манта машина сворачивает с автострады на департаментскую дорогу, проезжает мимо дорожного указателя: «До Поршевилля четыре километра». По кузову хлещет косой мелкий дождь; юго-западный ветер раскачивает деревья с голыми ветвями. Аттия замедляет скорость: выбоин и трещин на дороге становится все больше. На лбу Лутреля выступают капли пота; он приоткрывает глаза. У него начинается бред. Раздирающая внутренности боль затуманивает его рассудок. Неожиданно его крики становятся пронзительными, глаза вылезают из орбит, раненый корчится на носилках, из его горла вырывается хрип. Он пытается вывернуться из рук Дано, удерживающего его на носилках в неподвижном состоянии. Потрясенный до глубины души, Дано непрерывно повторяет: