— Послушай! — примирительно говорит Аттия. — Ты хорошо знала Пьера. Когда он был пьян, он никого не слушал.
— Но ведь Ноди не поехал с вами и нашел в себе смелость сказать ему это!
— Но мы не могли его остановить и отпустить его одного тоже не могли. Кроме того, никто не мог знать, чем все кончится. Ты ведь знаешь, он не первый раз шел на дело под парами.
Маринэтта упрямо отказывается понять. Она не сдается, не допускает никакого снисхождения.
— Вы убили его!
Обезоруженный ее упрямством, Аттия возводит глаза к небу, сжимает кулаки.
— Я же объяснил тебе, что мы не хотели, чтобы он попал в руки полицейских. И я продолжаю считать, что для Пьера так лучше, лучше умереть здесь, чем на эшафоте.
— Вы убили его! — упрямо повторяет Маринэтта. — И вы расплатитесь за это, поверьте мне!
Бухезайхе от угрозы суживает глаза. Буржуа, охваченный паникой, наоборот, широко раскрывает свои. Аттия, подскочив, мрачно смотрит на Маринэтту.
— Что ты имеешь в виду?
Она злобно оглядывает мужчин. На ее лице играет ироничная улыбка. Она замечает эффект от произнесенных слов и уточняет:
— Я донесу на вас в полицию!
Жо взглядом останавливает готового прыгнуть на нее Бухезайхе. «Это горе делает ее врагом», — думает он. В таком состоянии она действительно может исполнить свою угрозу. Надо выиграть время, всеми средствами задержать ее здесь, помешать вернуться в Париж.
— Маринэтта, ты никогда не предашь нас, — говорит Аттия спокойным тоном.
— Вы негодяи, и Пьер будет отомщен. Вызовите мне такси.
Аттия неожиданно предлагает:
— Ты не хочешь перед отъездом посетить могилу Пьера?
Маринэтта снова рыдает, ее гнев улетучивается. Она печально смотрит на Аттия, колеблется, затем решается:
— Да. Очень хочу.
— Но днем туда идти нельзя, — объясняет Аттия. — Я предлагаю тебе подняться на второй этаж, отдохнуть, а когда стемнеет, мы проводим тебя.
Маринэтта отрицательно качает головой.
— Я останусь здесь, где умер Пьер. Уходите.
Наступает новая ночь. Ветер и Дождь утихли, но звезд по-прежнему не видно. Маринэтта, накинув голубого песца, следует за Аттия. Она в резиновых сапогах, которые ей дал Буржуа. Замыкает шествие Бухезайхе.
Группа медленно идет вдоль берега, доходит до плавучего дока, отплывает. Жо работает веслами, а Бухезайхе устраивается на форштевне. Молодая женщина сидит напротив Жо, и он различает в темноте враждебное выражение ее лица. Аттия гребет быстро, и четверть часа спустя они достигают берега, на котором высаживались всего несколько часов назад. Толстый Жорж первым сходит на берег и вытягивает барку на мягкую землю. Следом за ним высаживается Жо и протягивает руку Маринэтте, помогая ей выйти из барки.
Аттия зажигает фонарь, полученный от Эдуарда, и начинает шествие. Кричит сова. Они подходят к дереву, возвышающемуся над могилой Лутреля. Пучок света освещает прямоугольник вскопанной земли.
— Это здесь, — просто говорит Большой Жо.
Маринэтта в глубокой печали опускается на колени. Она плачет с причитаниями, напоминающими причитания мавританских вдов. Сначала шепотом, затем все громче молодая женщина читает молитву по умершему.
Жо тоже не может сдержать своего волнения и присоединяется к чтению молитвы.
Стоящий сзади них Бухезайхе вынимает руку из кармана своего пиджака и подносит ее к затылку Маринэтты. Дуло маузера находится лишь в нескольких сантиметрах от волос женщины. Толстый Жорж спускает курок. Маринэтта, раскинув руки, распластывается на могиле Пьера. Выстрел отдается в ночи долгим эхом. Когда воцаряется тишина, Жо говорит дрожащим голосом:
— Зачем ты это сделал?
— Так надо было, — отрезает Бухезайхе.
Оба смотрят на безжизненное тело женщины.
— А что будем делать теперь? — спрашивает Аттия.
Бухезайхе отвечает глухим голосом:
— Я все предусмотрел. В носовой части барки лежат две лопаты и два заступа. Там есть также негашеная известь. Полицейские никогда не найдут Маринэтту. Она будет лежать рядом с Пьером. Аллее капут.
Лицо магараджи побледнело. Ее золотистые глаза, вероятно, такого же цвета, как и у ее брата, напряженно смотрят на меня. Несколько минут мы оба молчим. Из коридора до нас доносятся хлопанье дверей, шарканье ног и голоса людей. Кабинет постепенно погружается в темноту. Я мысленно переношусь в те далекие дни, я вспоминаю о нашем возвращении (моего и Идуана) в резиденцию бригады и о реакции Баньеля, которому мы сообщаем об ошеломляющем признании Эдуарда Буржуа. Терпеливо выслушав наш рапорт, патрон говорит: