Установив наличие двух политически противоположных версий — благоприятной Сципиону и враждебной, мы еще не приблизились к решению основной проблемы: насколько версии эти достоверны. Очевидно, ответить можно только одним способом — попытаться выяснить, до какой степени оба рассказа соответствуют известным в настоящее время фактам.
Мы уже говорили, что рассказ Ливия соответствует тому, что известно о борьбе между Сципионом и сенатом, где видную роль в тот момент и в последние годы II Пунической войны и после ее окончания играли Клавдии, Фульвии и Фабии. Повествование же Аппиана не соответствует тому, что мы знаем об этом. С другой стороны, Сципион, конечно, был заинтересован в заключении мира, дабы предстать перед сенатом и народом в роли победоносного полководца, принудившего опаснейшего врага к капитуляции. Между тем сенат еще не был настолько заинтересован в мире, чтобы поручать его заключение именно Сципиону. Не случайно у Сципиона неоднократно пытались отнять должность, не случайно и то, что в роли единственного спасителя Рима у поэта Энния фигурировал старик Фабий. Сенату нужен был мир, но заключенный не Сципионом, а кем-либо другим. Легко себе представить поэтому, что сенат, обнаружив некомпетентность карфагенских послов, придрался к случаю и приказал Сципиону продолжать войну. Наконец, карфагенский совет, в основном пробаркидский, даже и в более тяжелых условиях, после битвы при Заме, не был склонен к заключению мира. В этой связи еще раз напомним слова Полибия [15, 2, 2] о враждебной Сципионовым условиям мира позиции большинства членов совета. Нетрудно видеть, что, ведя переговоры, они хотели выиграть время; труднее допустить, что при таких обстоятельствах, когда еще не были исчерпаны все возможности, они всерьез желали мира. Все эти соображения приводят к мысли, что более прав Ливий и что мирные переговоры были сорваны и карфагенским советом, и римским сенатом.[168]
Однако любое решение сената для карфагенского совета являлось безразличным. Главная цель была достигнута: Ганнибал получил время, необходимое для того, чтобы переправиться в Африку.
Появлению Ганнибала в Африке предшествовали и другие, более драматичные события, показавшие, что в Карфагене вообще не склонны считаться с перемирием. Все началось с того, что карфагеняне захватили римские транспортные корабли, потерпевшие крушение у Эгимур, недалеко от самого Карфагена, и покинутые командой [Ливий, 30, 24]. Аппиан [Лив., 34] добавляет чрезвычайно существенные подробности: тех членов экипажа, которых удалось захватить, карфагеняне заковали в цепи; карфагенский совет всячески старался удержать народ от этого шага. Имеются в виду, очевидно, сторонники мира. Сроки перемирия еще не истекли, карфагенские послы из Рима еще не вернулись, и Сципион, возмущенный бесцеремонным нарушением соглашения, которого сами же карфагеняне так настойчиво добивались, отправил в Карфаген своих послов — Луция Бэбия, Марка Сервилия (у Полибия — Сергия) и Луция Фабия. На заседании карфагенского совета, а затем и в народном собрании римляне напомнили пунийцам о том, с какой униженной покорностью они добивались мира. Карфагеняне самих себя обвиняли перед римским командованием в том, что первые нарушили договор между Римом и Карфагеном, и признавали себя достойными любой кары; напоминая о превратностях судьбы, они молили только о пощаде. Римские полководцы хорошо все это помнят и теперь с изумлением спрашивают себя, на что надеются карфагеняне, забывая прежние речи, осмеливаясь нарушить клятвы и договоры. Надежды на Ганнибала очень сомнительны, потому что он ушел из Италии, едва избегнув полной гибели: но даже если бы он явился в Африку победителем, то принимать в расчет следовало бы и возможность неудачи в битве со Сципионом. Если вас постигнет несчастье, к каким богам вы будете взывать, говорили послы, какими словами будете умолять победителя о снисхождении к вашим бедствиям? Своим вероломством и безумием вы отняли у себя всякую надежду и на богов и на людей [Полибий, 15, 1, 5 — 14].
168
Ср. у Ф. Зелинского [Th. Zielinski, Die letzten Jahre, стр. 44], который приходит к выводу, что основное содержание ливианской традиции не может быть подвергнуто сомнению. Ф. Зелинский, однако, пытаясь примирить обе версии, восстанавливает <ход событий следующим образом. На первом заседании сенат отказывается заключать мирный договор; посланцы Сципиона с помощью трибунов добиваются положительного решения народного собрания; сенату ничего не остается, как на втором заседании подтвердить волеизъявление народа. В нашем распоряжении нет материалов, которые подтвердили бы эту точку зрения. Г. Фальтин [см.: С. Neumann, Das Zeitalter, стр. 532–533] полагает, что в сенате после бурного обсуждения победила примирительная позиция и сенат отправил к Сципиону комиссию для выработки условий мира. По У. Карштедту [О. Мeltzer, GK, III, стр. 557], сенат принял условия мирного договора. Ст. Гзелль считал, что сенат и народ одобрили условия, предложенные Сципионом и принятые карфагенянами [HAAN, IV, стр. 246]. Близка к этим и позиция Х Скалларда [Н. Н. Scullard, Scipio Africanus in the Second Punic War, стр. 221–223, 136–137]. Ж. Вальтер [G. Walter, La destruction de Carthage, стр. 423.— 424], как и Э. Пайс [E. Pais, Storia, vol. II, стр. 505–506], целиком следует за Ливием.