Современная и близкая по времени к событиям античная традиция объясняет его поведение «легкомыслием», нежеланием прислушаться к советам мудрого, идеализированного Фабия. Интересно в связи с этим, что, по оценке Фронтина [1, 8, 2], Минуций не был равен Фабию ни доблестью, ни воинским мастерством, — оценка, восходящая к тем же кругам, что и знаменитое высказывание Энния, приписывавшее Фабию, и только ему, спасение отечества. Спокойствию и мужественной выдержке диктатора противопоставляется истерическая нервозность начальника конницы, зависимость которого от мнений «толпы» была в конечном счете простой беспринципностью. В противоположность Минуцию Фябий показан как носитель староримских добродетелей, которые возвеличили Рим, — благочестия, дисциплинированности, стойкости, покорности магистратам.[84]
В действительности, конечно, дело обстояло значительно сложнее. Мы уже упоминали, что Минуций пришел к власти, будучи представителем враждебной Фабию политической группировки в сенате; способ, каким ему была вручена должность, делал Минуция до известной степени независимым от диктатора. Не случайно, вопреки опять-таки всем римским традициям и нормам, диктатор, располагавший правом казнить любого человека по своему усмотрению, тем более в военное время, ничего не предпринимал для того, чтобы пресечь волнения, — не потому, разумеется, что не хотел, а потому, что не мог. Минуцию недовольство солдат, как, впрочем, и недовольство в самом Риме, давало удобный повод оттеснить Фабия и самому выдвинуться на передний план; стоявшей за ним группировке Эмилиев — Корнелиев предоставлялась теперь неповторимая возможность отстранить Фабиев от руководства политической жизнью Рима.
Само собой понятно, что и Ганнибал делал все, чтобы скомпрометировать Фабия. В частности, он велел, грабя страну, не трогать поле, принадлежавшее Фабию, как бы в награду за выполнение некоего в действительности не существовавшего секретного соглашения [Ливий, 22, 23, 4; Плут., Фаб., 7; Фронтин, 1,8,2].
Тем временем произошел еще один эпизод, который враги Фабия представили как преднамеренный вызов с его стороны сенату и всему государству. И действительно, поступок диктатора трудно было согласовать с нормами полисной нравственности, предписывавшими строгое послушание высшим органам власти. Дело происходило так. При обмене пленными между римлянами и карфагенянами, который состоялся как раз в этот период войны, было заключено соглашение, что обменивать будут человека за человека. Сторона, получившая больше возвратившихся из плена воинов по сравнению с другой, должна была внести выкуп по два с половиной фунта серебра за каждого. К римлянам вернулись на 247 человек больше, чем к карфагенянам, однако сенат медлил с выделением денег. Тогда Фабий, пославши в Рим своего сына, тоже Кванта, продал свою землю, ту самую, которой не тронул Ганнибал, и из своих средств внес выкуп [Ливий, 22, 23, 5–2; Дион Касс., фрагм., 57, 15; Плут., Фаб., 7].
Недовольство начало проявляться уже в первые недели деятельности Фабия, когда карфагенская и римская армии противостояли одна другой в Апулии и когда впервые стало ясно желание диктатора во что бы то ни стало избежать решающего сражения. В центре оппозиции дошедшие до нас повествования ставят Минуция. Присоединившись к мнению «толпы», он публично поносил Фабия, который ведет войну будто бы непристойно и трусливо; сам же он, Минуций, горячо желает сразиться [Полибий, 3, 90, б]. Благоразумные планы диктатора встретили ожесточенного противника в лице начальника конницы, которому только недостаток власти мешал погубить государство. Суровый, быстрый в своих решениях, невоздержанный на язык, он сначала среди немногих, а потом и в «толпе» называл Фабия не медлительным, а лентяем, не осторожным, а трусом. Приписывая ему недостатки, похожие на достоинства, он возвышал себя и унижал высшего [Ливий, 22, 12, 11–12]. Несмотря на различие в тоне (Полибий значительно более сдержан в своих оценках, нежели Ливий), основная канва событий у того и другого совпадает с одним, правда, существенным различием. У Ливия Минуций выступает как инициатор возмущения; у Полибия он только присоединяется к «толпе».