- Где? – подивился Ганс. – Преподобный отец, я требую объяснений. За что вы меня повязали? Разве я где-то в чем-то согрешил?
- Тебя повязали за слишком длинный язык, - парировал монах, подступая к клетке. – Ха-ха, а ты ведь наверняка думал, что твой «маленький обман» - так легко сойдет тебе с рук, верно?! Так вот, дружочек, ты глубоко ошибаешься.
- Н-не понимаю, о чем вы, – покачал головой крестьянин. – Я ведь ничего вам не сделал.
- Мне ничего, - пожал плечами Ипопий. – А вот моему боссу сделал, - он зло улыбнулся. – Открывай клетку, Шкульц, чего встал как вкопанный?!
Бедный Шкульц покорно склонил голову и сделал, что ему велели. Не успел Ганс даже попробовать оказать сопротивление, как его скрутили, дали пару инков и вывели из камеры под мышки.
- Прощай, друг, - сказал крестьянин, обращаясь к своему новому-старому другу. – И помни: главное – это недеяние.
- Помню, Ганс, помню, - кивнул тот. – Удачи тебе.
- Он что и тебе уже мозги успел промыть? – гневно прервал их Ипопий. – Ты в своем уме: заключенного «другом» называть?
- Но он дело говорит, Ипопий: не хочешь страданий – ничего не делай. Я так и буду делать теперь. Чтобы не страдать.
- А-рг, потом с тобой разберусь, - крякнул монах. – А этого – тащите за мной!
Ну рыцари и потащили. Хотя признаться, узнать способ избавиться от всех насущный страданий польстил им не меньше, чем амбалу-Шкульцу.
Ганса повели вперед по невысокому каменному тоннелю, пока на их пути не выросла крутая лестница. Поднявшись по ней, небольшой отряд оказался под крышей круглой каменной башни. Видать, под ней и находилось то небольшое подземелье, куда решили спрятать ненаглядного крестьянина, пока решался вопрос о методе его наказания.
Когда же четверка вышла из башни, то оказалась во внутреннем дворике гигантского старого замка, чьи высокие башни пропадали где0то в ночном небе. Высокая оборонительная стена по левую руку говорила о том, что раньше это место служило ничем иным, как прибрежной оборонительной крепостью, однако сейчас, судя по всему, выполняло немного другую функцию. Обилие солдат, сторожившие все видимые кусты и проходы, не понравились Гансу от слова совсем.
Сбежать просто так не получиться.
Вот дорога привела их к большим двойным воротам, что вели внутрь центральной постройки. Такое же архитектурное решение, если вспомнить, было применено и в Ирихоле. Что говорило о об одном и тому же архитекторе, возводившего их.
Впрочем, когда Ганс оказался по ту сторону ворот, сразу понял, что с точки зрения убранства – Ирихоль больше напоминал свинарник, а не королевские покои. Крестьянина встретили белый мрамор, колонны, пышные красные занавески и широкая бальная лестница, поднимающаяся на второй этаж. Все светилось светом и красками, золотом и алмазами, шелком и драгоценными металлами. Все, кроме, каких-то подозрительных грязных личностей, которые словно грязь, портили всеобщую картину своими тупыми и злобными рожами, снующие то тут, то там.
«М-да уж, Шкульц действительно не соврал о том, что я попал в руки мафиози, - подумал крестьянин, стараясь улыбаться в ответ на все злобные оскалы, брошенные в его сторону. – Местечко еще то…».
И правда. Здесь были собраны все сливки насущного общества. В смысле, протухшие сливки: головорезы, пираты, наркодилеры, убийцы, насильники, олигархи, каннибалы, расисты, - вот все. Такого обилия всевозможных «авторитетов» Ганс не видел уже очень давно. И с каждой новой секундой прибывания в их компании понимал, что, если он и выберется отсюда - то разве что в собственном гробу.
Их отряд поднялся по бальной лестнице и пошел по длинному светлому коридору куда-то на запад. Здесь же крестьянину впервые попались на глаза красно-черные балахоны свидетелей Джонни. Монахи смеялись и пили вино, сторожа дверь, за которой были слышны плач, стоны и еще какие-то мерзопакостные звуки.
- Говорите женщины – это демоны, преподобный? – презренно спросил парень.
- И демоны, и развратницы, и бизнес, - зло отвечал Ипопий.
- А как де великий Джонни Фритуюз?
- Да это я так с пьяна назвал однажды своего двоюродного брата, - отмахнулся монах. – Но хорошая получилась затейка, а?
Крестьянин ничего не ответил. Он почитал низменным отвечать такому человеку.