Прослужив в Пентагоне год, Бак был направлен на офицерские курсы, которые и окончил в звании лейтенанта, получив назначение в пехотную дивизию, расквартированную в Западной Германии. «МГ» он продал с сожалением, но Пентагон покинул с радостью. Он испытывал облегчение при мысли, что сможет выскользнуть из-под гнета странного и нежеланного переводческого таланта. Баку пришлись по душе учения, на которых он со своим взводом пробирался по мрачным немецким лесам, примкнув к винтовкам восьмидюймовые штыки, нравился грохот ползущих впереди танков, нравился треск взрыв-пакетов, имитирующих взрывы мин, что привносили в ход маневров оживление.
Иногда он заваливался с сослуживцами в близлежащий городок, где они напивались отменным немецким пивом и поглощали несметное количество разнообразнейших немецких колбас и сосисок. Свободное время посвящалось уходу за двухместным «порше», который он купил, потому что американскому солдату он стоил недорого и пришелся ему по душе. Также он ежедневно писал письма Саре. «Порше» был чудом техники. Бак довел это чудо до уровня механического совершенства и время от времени выводил обкатать на разветвленной сети отличных дорог, раскинутой по поросшим лесами отрогам близлежащих гор. Пропасти, зияющие под каждым витком серпантина горного шоссе, горячили кровь, но он ни разу не пробовал выжать из машины все до предела. После каждой такой поездки он тщательно драил «порше», мыл сиденья с седельным мылом, отлаживал двигатель и накрывал машину чехлом, сшитым из красной парашютной ткани.
Отслужив два года, Бак демобилизовался. Он и «порше» вернулись в Америку одним пароходом. Две недели спустя после прибытия в Нью-Йорк он женился на Саре и устроился переводчиком в ООН. Еще два года спустя в жизни Бака произошли лишь две перемены: у них с Сарой был четырехмесячный сын, а Бак открыл для себя юриспруденцию.
Начав читать книгу о гражданском праве, забытую кем-то в комнате переводчиков ООН, Бак не мог остановиться, пока не дочитал до конца. Открытие произвело ошеломляющий эффект. Концепция права поражала симметрией, отточенной завершенностью, впечатляла величественной логикой. И вызывала благоговение непоколебимой ясностью положений. Право воспринималось как новый сложный иностранный язык со своим особенным словарем, собственной грамматикой и синтаксисом. Баку этот язык показался неотразимым.
Сара, женщина, у которой замедленный обмен веществ сочетался с на редкость милым личиком и мягким характером, поощряла Бака в его стремлении изучать право. Проблема была лишь в одном — как одновременно и учиться, и содержать семью. Благодаря контактам в среде коллег-переводчиков, он узнал о вакансии в аппарате Белого дома. По слухам, эта должность почти не отнимала у переводчика времени. Просто требовалось находиться под рукой на тот маловероятный случай, если президенту придется беседовать с каким-нибудь русским, не владеющим английским языком. Последний переводчик, занимавший это место, просидел там пять лет, ни разу прежнего президента в глаза не видел и уволился исключительно от скуки, когда был избран новый президент. Бак подал заявление и на конкурсных испытаниях набрал на четырнадцать очков больше ближайшего соперника.
Бак, Сара, их сын и «порше» перебрались в Вашингтон. Сара начала обживаться и вести хозяйство в Арлингтоне. Бак начал посещать лекции на вечернем отделении Джорджтаунской школы юриспруденции. Дни он проводил за чтением юридической литературы в служебном кабинете, лишь время от времени проглядывая кипу русскоязычных документов, автоматически проходящих через его стол.
Напряженно работая, студент-вечерник мог закончить образование за четыре года, но Бак не торопился. Он обожал изучение правовых дисциплин и работал над ними кропотливо и въедливо, словно ювелир, преисполненный решимости придать редкому камню совершенную огранку. Преподаватели считали его вдумчивым, прилежным студентом, дотошным, педантичным и напрочь лишенным того, что на их языке именовалось «творческим юридическим мышлением».