Выбрать главу

— Да, сэр, я думаю, это верное решение, — согласился генерал.

— Скажите, я успею вернуться домой, генерал? — спросил Рэскоб. — Хотел бы быть с семьей.

— Нет, не успеете. Да если бы и успели, я все равно не выпустил бы вас отсюда.

Кивком показав, что понял его, Рэскоб отошел и сел за стол.

— Техника, люди и решения пошли вразнос, — сказал Боугэну Кнэп. — Теоретически мы допускали подобную возможность, но углубляться никто даже не желал. Все старались изложить свои опасения подипломатичнее, чтобы не показалось, будто мы действуем с позиции слабости.

Генерал Боугэн слушал Кнэпа уважительно, но не вдумываясь. Потому что думал он о Рэскобе, странным образом улавливая охватившее того чувство неверия в реальность происходящего. В голове не укладывалось, что все эти небоскребы, десятки административных зданий, сотни жилых домов, мосты и миллионы людей исчезнут за считанные мгновения. И там, где они жили, будет бушевать море пламени, оставив лишь пыль, ветер да ландшафт, усеянный почернелыми грудами оплавленного металла и обугленной плоти.

«Вернется ли когда-нибудь Рэскоб в Нью-Йорк?» — подумал Боугэн. По какой-то неизъяснимой причине он не сомневался в этом. Вернуться Рэскоба заставит отнюдь не болезненное стремление поковыряться в собственных ранах, но любовь к прошлому и желание поклониться руинам. Боугэну пришел на ум старинный образ Вечного Жида. «Современный его вариант, — подумал Боугэн, — политик без избирательного округа».

И, пытаясь стряхнуть с себя чужую скорбь, генерал лишь понял, что это — скорбь его собственная.

В центральном пункте управления Пентагона все смотрели на Свенсона, когда президент закончил говорить. В Нью-Йорке жила его семья и находилась штаб-квартира его фирмы. Лицо Свенсона сохраняло прежнее выражение.

— Находится ли в Нью-Йорке какая-либо документация, жизненно необходимая для управления страной? — спросил он. — И есть ли у нас время эвакуировать ее из Нью-Йорка, генерал Старк?

— Н-нет, сэр, времени не осталось. — Старк с трудом владел голосом. — В Нью-Йорке находится целый ряд незаменимых документов, но для процесса управления страной жизненно необходимыми они не являются. Но вот архивы частных компаний…

— Частные компании сумеют восстановить свои операции без архивов, — перебил его Свенсон, цепким взглядом выискивая среди присутствующих признаки неповиновения, сдавших нервов, невыдержавшего звена в цепи. И остался удовлетворен тем, что ничего подобного не увидел.

Свенсон понимал, что от его группы снова могут потребоваться консультации и рекомендации. Надо было чем-то заполнить бегущие минуты. Поэтому он навязал им обсуждение возможных путей восстановления частными компаниями архивов, которые будут потеряны в случае гибели Нью-Йорка. Странное это было обсуждение — руководил им человек, вся семья которого вот-вот могла быть превращена в пепел, а участникам его и дела не было до обсуждаемых вопросов. Но Свенсон принудил участвовать всех, сделал резкое замечание представителю ЦРУ и поймал Старка на логической ошибке.

Услышав слова президента, Гротешель первым делом, но очень ненадолго, вспомнил о своей семье. Вспомнил, собственно, потому, что вечно слышал: в крайних обстоятельствах человек первым делом вспоминает о семье. Ударная и тепловая волны вряд ли заденут Скарсдейл. Если жена и дочь выживут, то отсидятся в бомбоубежище, построенном Гротешелем во дворе дома.

Исполнив долг перед семьей, Гротешель задумался о собственном будущем. Гибель Москвы и Нью-Йорка будет означать и гибель его карьеры. После подобной катастрофы, вызванной технической неполадкой, которую даже не удалось установить, мир не потерпит более никаких дискуссий и приготовлений к ядерной войне. Великие державы, безусловно, сократят вооружения ниже того порога, при котором могло бы повториться подобное несчастье.

На секунду он ощутил острое чувство жалости. Не к себе — к своим теоретическим построениям. Ему ведь взаправду хотелось увидеть термоядерную войну, ведущуюся по предсказанным, разработанным и отстаиваемым им параметрам. «Нет, — подумал он, — неправда, что человек боится смерти больше всего на свете. Есть люди, согласные умереть, только бы увидеть торжество своих идей».