Порядка, видимо, дожидаясь, съезжали на дачи, у кого они были, или в сараи, в коммуналки, даже — была не была! — на тещину территорию. Подобное «переселение народов» всегда, во все времена, свидетельствовало о неблагополучии, но в России начало девяностых воспринималось с ликованием, эйфорическим, безумным.
Атмосфера возникла такая, когда каждый рассчитывал надуть, обжулить другого, хотя бы на мелочевке, в ажиотаже не замечая, что обманули, и уже по крупному, всех. И, вместе с тем, все, что случилось тогда, что происходило на наших глазах, при всем своем сумасшествии, абсолютно логично проистекало из нашего общего прошлого. Парализованным лагерной дисциплиной анархия праздником возомнилась, всеобщим, всенародным, площадным. А пока толпа веселилась, «деловые люди» отменно поработали. Результаты теперь известны.
Но удивления достойно, что так долго даже тень подозрения не возникала в сознании обобранного, замороченного, на дешевых подачках купившегося большинства.
Гаитянские риэлтерши, повадками, обликом, за исключением, понятно, цвета кожи, тоже напоминали московских: и те, и те, силились выглядеть независимыми, респектабельными, чуть ли не бескорыстными, но, лишь только клиент начинал колебаться, отчаливал, сделка лопалось, флер с них мгновенно слетал. Улыбки гасли. Этот род бизнеса на Гаити, как и в России, был преимущественно женским. В России я знала его подоплеку. Мои приятельницы, с кандидатскими степенями, в него ринулись отнюдь не ради развлечения: статус добытчиц, кормилиц к ним перешел от потерявших работу, спивающихся мужей. А бабы — родившимся в СССР, хоть тонну косметики на себя наложи, хоть до пупа укороти юбку, женское предназначение оставалось незнакомым, украденным раз и навсегда — стояли насмерть, как последний форпост. Они, мои сверстницы, врачи, филологи, переводчицы, инженеры в секретарши-любовницы патрона-ворюги уже не годились, но такие словечки как «крыша», «плечевые» вошли и в их лексикон. И они «отстегивали», не только владельцам контор по недвижимости, при которых состояли. Дипломы университетские, интеллигентность, культурные, так сказать, запросы использовались как маскировка в реалиях, когда любую из них могли «кинуть», как продавцы, так и покупатели. Никто никому не доверял.
На таком фоне честность, прости, Господи, обнаруживали лишь отпетые бандиты.
В связи с этим вспоминаю смешной эпизод. Мы вторично тогда в Швейцарию уехали, а дачу немцу сдали, как он нам сказал, представляющему фирму «Фольксваген». Солидно? Проверять, подтверждения, документы испрашивать даже в голову не пришло. Спасибо, что согласился! Мы торопились, муж получил контракт оттуда же, где до того работал, Международного Красного Креста, и нас не столько цена за аренду интересовала, сколько гарантия, что дачу не разорят, не разворуют. Оставили все, как есть, посуду, белье, картины-корзины-картонки, короче, весь скарб, все нажитое. В надежные, как представлялось, руки. Уж немцы-то славились своей аккуратностью.
Детали не интересны, но в результате немец съехал, не заплатив, да еще прихватив не только наш телевизор, кое-что из мебели, но и «Волгу», оставленную в гараже. Компенсация за ее пропажу — вот что действительно незабываемо.
Немец исчез, испарился с концами, а я, приехав из Женевы в Москву, как ни старалась, трезвоня туда-сюда, не добилась ничего. Пока вдруг в нашей квартире в Сокольниках телефонный звонок не раздался. Внятно, жестко: «Как думаете, насколько ваша „колымага“ тянет? Ей ведь вообще-то на свалку пора. Если на два „куска“, ну с половиной, согласны, получите. Сегодня, в семь вечера. Давайте адрес».
И ровно в семь открываю дверь. На пороге двое, в одинаковых черных, застегнутых наглухо, длиннополых пальто. Один ростом под притолоку, другой ему по пояс, а физиономии как у близнецов.
Я: проходите, пожалуйста… Идиотизм свой не комментирую. Он рефлекторен, получен с генами, не контролируем и неизбывен: пришли убивать? — хотите чаю? С сахаром или без?
Коротышка: спешим, пересчитайте. И сует пачку денег. Соображаю: «зеленые» Суетясь: что вы-что вы, полностью вам доверяю. Слышу: ну нет уж, пересчитайте, при нас.
Вот это было мерзко и хочется забыть — как у меня тогда тряслись руки.
Даже не из-за страха, а от угодливости. Они ждали. Развернулись одновременно широченными спинами, как по команде, шагнув к лифту. Я осталась стоять в дверном проеме с «зелеными» в руках.
Соседи по коридору высыпали, с причитаниями: «Наденька, родная, живая, счастье какое, пронесло! Мы так волновались…» В отличие от других этажей, на нашем шестнадцатом коллектив дружный сложился. Звали друг друга в гости, подарки дарили. Но, конечно, если бы меня тогда убивали, никто бы не высунулся.