Кроме того, что он не умел играть в стуколку, ему до боли было стыдно сознаться, что у него нет денег.
- Садись, садись, парень, - покровительственно сказал Исай Исаич, ничего, и я подержу четверть пая.
В торговом быту самое разлюбезное развлечение эта стуколка. У меня Алешка моложе тебя, но иногда дашь карты - ловко загважживает. Присаживайся!
- И отлично, батенька, - подтвердил исправник, - впятером отличная стуколка.
- Только не горячитесь, - сказала Анна Евдокимовна, смягчая угрожающее значение своих слов преувеличенно любезною улыбкой.
Косьма Васильич опять употребил некоторое насилие над Николаем и усадил его к столу. Затем положил перед ним кредитки и мелочь и уселся за его плечами, чтобы учить. У Николая сначала тряслись руки, в глазах рябило, на лице проступал пот, но мало-помалу, ободряемый снисходительными восклицаниями игроков, он освоился, уразумел, в чем заключалась игра, и раза два даже не согласился с указаниями Косьмы Васильича и приобрел через то некоторую выгоду. Часа через два ему уж положительно везло: перед ним лежало много денег. Анна Евдокимовна улыбалась ему с искреннею приветливостью... Впрочем, не оттого только, что он выигрывал для Косьмы Васильича, а и оттого, что теперь она лучше рассмотрела его и он казался ей очень хорошеньким. Исправник хотя и был в проигрыше, но с удовольствием хохотал, когда Николай тянул к себе деньги. Исай Исаич поощрительно приговаривал:
"Так, так.. волоки, волоки! Хе, хе, хе!.. Самое, братец, любезное развлечение в торговом быту". Очевидно, всем было приятно, что такой застенчивый, немножко смешной, свеженький и почтительный юноша, едва умея держать карты в руках, тем не менее выигрывал. Один только Каптюжников презрительно фыркал, передергивал губами и нетерпеливо двигался на стуле. "Покорнейше прошу ходить-с", - беспрестанно повторял он Николаю, - "не ваша очередь, вы изволите нарушать правила", "вы изволили не доложить пятнадцати копеек". Если б у Николая был нож, он, кажется, зарезал бы молодого человека с прыщами. Он даже остерегался поднимать на него глаза, потому что чувствовал, что будет не в силах сдержать выражения величайшей ненависти к этому человеку.
Когда пришло время обедать, все согласились, чтобы не прерывать игры, обедать без горячего на маленьких столиках, которые можно было придвинуть каждому особо. К закуске, впрочем, на минутку оторвались и с хохотом, с веселыми разговорами, потягиваясь и разминаясь, окружили поднос с винами, водками и наливками.
- В газетах пишут, как бы к нам холера не появилась, - сказал исправник, обращаясь к Жеребцову. - Вот, батенька, трудно тебе будет с капиталами-то расставаться...
Ха, ха, ха!
- Мы люди сухие, постные, - огрызнулся тот, - а вот ваше благородие... вам капут... хе, хе, хе!
Косьма Васильич налил рюмку, поднес к носу, с гримасой притворного отвращения понюхал и только что хотел опрокинуть в рот, как вдруг взгляд его встретился с напряженно-выразительным взглядом жены. Он торопливо отхлебнул, отставил рюмку и засуетился, угощая гостей.
После обеда с новым оживлением стали стучать. Стемнело, подали свечи, с самого обеда непрерывно разносили чай. Николаю везло по-прежнему. Он уже почти совсем не испытывал смущения, забыл, что нужно ехать домой, и точно плавал в волнах несказанного благополучия. Косьма Васильич уговорил его выпить рюмку наливки, Исай Исаич "велел" отведать полынной ("Ничего, ничего... у меня Алешка моложе тебя, а и то дашь иногда - ловко потягивает"). Николай хотя и не запьянел от этого, но сразу почувствовал какую-то развязность в словах и движениях.
Косьма Васильич все сидел за его плечами и смотрел в карты. Однако, ближе к вечеру, Николай заметил, что его компаньон начал уходить куда-то, сначала редко, потом все чаще и чаще. Ремизы как раз подошли в это время крупные, и Анна Евдокимовна, увлеченная игрой, не обращала внимания на таинственные прогулки Косьмы Васильича. Еще ближе к вечеру Николай ясно ощутил за своими плечами запах водки, он оглянулся: Косьма Васильич щелкнул языком и плутовски подмигнул; глаза у него сделались странно смелыми и мутными.
- Валяй их, скотов! - вдруг брякнул он громко. Анна Евдокимовна с угрозой взглянула на мужа. Но, вероятно, усмотрела что-нибудь выразительное, ибо вместо угрожающих глаза ее стали беспокойны и губы внезапно сложились в кислую и покорную улыбку. Косьма Васильич еще раз совершил путешествие и, возвратившись, сел так прочно, что под ним затрещало. В соответствии с этим треском лицо Анны Евдокимовны дрогнуло... и вслед за тем приняло самое беззаботное выражение.
- Покорнейше прошу освободить стол-с, - язвительно сказал Каптюжников Николаю, за которым была очередь собирать карты.
- Ты, зоолог, - неожиданно крикнул Косьма Васильич, - по лягушкам зоологию изучаешь, а не научишься, как держать себя в приличном доме! Что ты, так сказать, фыркаешь?
Все оглянулись на Косьму Васильича и увидали, что он пьян. Анна Евдокимовна с внимательным видом тасовала карты. Каптюжников обиделся и встал.
- В таком случае, - сказал он дрожащим голосом, - я больше не играю. Я, кажется, не заслужил такого оригинального обращения.
- Ну, и черт с тобой, - не унимался Косьма Васильич, - и убирайся. Эка невидаль! Пять лет в университет готовится, дармоедничает, Базарова разыгрывает... Какой ты нигилист? Ты прохвост!.. Анна, сдавай, я сам сяду.
Принялись уговаривать Косьму Васильича и просить Каптюжникова, чтобы он успокоился. Каптюжников не заставил себя долго просить: он сделал брезгливый вид, высокомерно пожал плечами и снова взял карты. "Арина, водки!" - закричал Косьма Васильич, неистово теребя бороду. Прибежала Арина, взглянула на барыню, - та едва заметно кивнула головою, - водка вмиг появилась- Исправник начал рассказывать что-то смешное и сам хохотал громче обыкновенного. Все наперерыв старались смеяться.
Один Косьма Васильич оставался серьезен и презрительными глазами посматривал на играющих.
- Н-да, - произнес он, когда исправник кончил и смех затих, - ужасно смешно. Как это ты, Сергей Сергеич, в шуты не поступишь? Прелюбопытная должность!.. Вот, Николай Мартиныч, наблюдай; опора, так сказать, оплот!.. Но не заблуждайся: друга-приятеля за тридцать сребреников в кутузку ввергнет!.. Нельзя-с - жена, дети-с... Э-эх, вы...
опричники!
Опять расхохотался исправник, и засмеялись все остальные. И громче стали возглашать: "Стучу!.. Пас!.. Пожалуйте за взяточку!.. Ваш ремиз!"
- Анна, ты почему варенье замыкаешь? - неожиданно спросил Косьма Васильич.
Анна Евдокимовна притворно засмеялась.
- Ах, Кося!.. Ах, какой ты шутник!.. Что это тебе представилось? Я думаю, купить мне или не купить, а ты вдруг про варенье.
- Да, а я вдруг про варенье.
- Экая придира! - сказал Исай Исаич. - Ведь это он, сударыня, в отместку вам за давешние подряды... хе, хе, хе!
Анна Евдокимовна с немым упреком взметнула глазами на Исая Исаича. Но случилось так, что Рукодеев пренебрег неосторожным намеком.
- Что ж ты кичишься? Подряды!.. - сказал он. - Одинаковые с тобой живорезы, я поХагаю.
- Хе, хе, хе, так уж и живорезы.
- А ты что ж думал, ты во святых? Николай Мартиныч, вот рекомендую святой... по миру братьев пустил, за быков фальшивою монетой расплачивался, два раза чуму разводил по губернии... Зх, ты... телелюй!
- Кося!, - жалобно протянула Анна Евдокимовна.
- Пущай, - равнодушно сказал Исай Исаич и побил козырною семеркой исправникова туза, - мы его, сударыня, не со вчерашнего дня знаем. Пущай его!
- Как вы думаете, Косьма Васильич, купить или нет? - спросил Николай, показывая Рукодееву карты и стараясь этим отвлечь его внимание. Уловка до некоторой степени удалась.
- Покупай, покупай! - сказал Косьма Васильич. - Карта идет?.. Покупай!.. Жарь их... Вон студента-то, зоолога-то... пускай его ремизится, ему ничего: папенька здорово повысосал мужичков в дореформенное время! Каптюжников опять хотел было оскорбиться, но раздумал:
ему начинало везти. Николай купил и заремизился, и еще купил, все продолжая советоваться с своим компаньоном, и еще заремизился. Вдруг Косьма Васильич встал и нетвердым языком сказал ему: - Брось!.. Прячь деньги...