– Стоит ли спрашивать про твою семью? – продолжила Гару.
– Здесь всё намного лучше, – улыбнулся Калеб, давая понять, что этот вопрос его не огорчает. – Мама не понимает мой образ жизни, а отец расстроился ещё тогда, когда я не пошёл в адвокаты. Мы ссорились, он проронил фразу, мол, из-за наркоманки я отказываюсь от карьеры. Тогда меня это сильно задело, и я ушёл из дома. У меня есть младшая сестра. Адвокат. Вот она оправдала все ожидания родителей. Вышла замуж за владельца сети магазинов, родила ему троих детей (два парня и девочка), и при всем этом в 40 лет является партнёром в уважаемой адвокатской конторе. Идеал благодарной дочери. Не сочти, что говорю с сарказмом. Я очень люблю сестру и её семью. Общаемся мы на Facebookе. Ну, а родителям стараюсь звонить как можно реже. По праздникам. Любой наш разговор заканчивается пожеланием жениться от мамы и дослужиться до главного констебля от папы. Как видишь, всё благополучно. Я тот счастливый человек, у которого живы родители, есть сестра. Они не виноваты, что я – сплошное разочарование. Но это мой выбор. Мне нравится моя жизнь.
– А что бы сказал твой отец, если бы узнал о том, что знаешь ты?
– Что я окончательно рехнулся, – рассмеялся Калеб. – Отец иудей. Мама католичка, но изменила веру перед свадьбой. Каждую субботу они ходят в синагогу. Интересно, какая связь между любовью к ближнему и мечтой о детях-адвокатах?
Они замолчали и глубоко задумались, не переставая улыбаться. Гару была рада, что Калеб не одинок. Хотя вот, что странно. Прошло уже два дня с тех пор, как он официально поправился, но члены семьи не спешили навестить раненого полицейского. Мама звонила ему сегодня утром. Но о подробностях разговора инспектор не распространялся. Было бы неплохо, если бы его пригласили на семейный обед в эти выходные. Иначе она, чего доброго, будет ему сочувствовать. Впервые Гару сожалела о запрете приводить в олимпийскую семью людей. Если бы они, олимпийцы, снизошли до краткой беседы, Калеб пришёлся бы им по душе. Хорошо, что есть хотя бы три бога, с которыми он подружился.
Ещё одна мысль посетила гаргулью. Если бы она была способна, то испытала бы угрызения совести. Со дня их знакомства обычно активный в таких делах, Калеб не обратил внимание ни на одну женщину. Неужели он откажется от мимолётных романов ради неразделённого чувства? Гару понимала, что изменения, произошедшие с ним, серьёзны. Но что делать, понятия не имела. Надо будет посоветоваться с Афродитой. Тем временем Калеб передал ей эстафету. Пришло время ему задавать вопросы.
– Почему для поимки Димостениса нужен именно я?
– Для начала придётся объяснить принцип моей работы. Гаргульи видят душу человека, так? Мы смотрим ему в глаза. Знаешь, почему невозможно превратить в камень мёртвого или то, что не имеет глаз? Потому что они не смотрят в ответ.
– У Димостениса есть глаза…
– Верно. Но он не такой человек, как остальные. За многие годы бегства и злодеяний он приобрел способность, делающую его неуязвимым для меня. Его глаза смотрят и не видят. Он действует и не чувствует. Он уже камень. Вокруг него защитное поле из бесчувственности. Стоит мне приблизиться, рука не поднимается причинить вред. Как будто он – вещь. Это трудно объяснить. Если я предстану перед любым другим созданием, его пристальный взгляд и искренний страх (или любое другое сильное чувство, просто обычно, почему-то, люди испытывают страх) позволят мне заглянуть внутрь и увидеть самые потаённые уголки души.
– Но я не понимаю, зачем тебе судить Димостениса, если все итак знают о его чёрной душе? Давай просто убьём его?
– Инспектор, ни я, ни даже ты не убьёшь его, пока он не позволит.
– С чего бы ему позволить такое?
– Он сделает это неосознанно. Хочешь знать свою миссию? Ты, с моей помощью, заставишь его испытывать чувства. Как только преграда исчезнет, я доберусь до него. Видишь ли, пока он неуязвим, я не могу ни приблизиться, ни дотянуться до него никаким оружием. Будешь рушить его планы, преследовать и стрелять в него, пока он снова не станет человеком.