* * *
Устройство мироздания посредственно,
как циники твердят и старики:
все худшее случается естественно,
хорошее — творится вопреки.
* * *
Конечно, дважды два — всегда четыре,
конечно, неизменны расстояния,
но все, что мы любили в этом мире,
прекраснеет в минуты расставания.
* * *
С годами дни становятся короче,
несбывшееся вяжется узлом
и полнятся томительные ночи
пленительными снами о былом.
* * *
Я верю в честность, верю в честь,
но зорок без отдохновения:
у всякой нравственности есть
свой личный камень споткновения.
* * *
Нисколько нет особого геройства
в азарте, игровом и добросовестном,
но ценное и редкостное свойство —
умение проигрывать с достоинством.
* * *
Отменно, что пожить нам довелось.
Что коротко — единственная жалость.
Работа проедает нас насквозь,
а близкие изводят, что осталось.
* * *
Раздвоение и нужно, и возможно
в нашем деле, неизвестностью чреватом,
будь безумен в созидании, художник,
но трезвей, имея дело с результатом.
* * *
Застенчив и самонадеян,
всегда с людьми, везде один,
меж русских был я иудеем,
а меж евреев — славянин.
* * *
Нас постепенно жизни проза
любовно гладит по щекам,
и слезы раннего склероза
текут из глаз по пустякам.
* * *
Нет пока толпы на лобном месте,
нет еще трезвона с каланчи,
в дружеском застолье с нами вместе
завтрашние наши палачи.
* * *
Мы за вождями дружной гущей
готовы лезть в огонь и воду,
властям опасен лишь непьющий,
но он враждебен и народу.
* * *
Мы все учились понемногу,
сменив учебники не раз,
и неспособность к диалогу
апломбом зубы скалит в нас.
* * *
Клеймя то подлецов, то палачей,
мы нежимся, заочный суд устроив,
но счастливы — от мерзких мелочей
в характерах талантов и героев.
* * *
Приходят, проходят, стираются годы,
слетает, желтея, исписанный лист,
прозрачен и призрачен воздух свободы,
тюремный — удушлив, тяжел и нечист.
* * *
С утра в себе огонь мы легче тушим
и многие слова берем назад,
но утренняя трезвость нашим душам
вреднее, чем полуночный азарт.
* * *
Жена — в тоску, в запой — шалава,
а сам усоп — и был таков,
и над могилой веет слава —
коктейль восторгов и плевков.
* * *
Наш век иных тем удивительней,
что обеляет много тщательней
святых лжецов, святых растлителей,
святых убийц-доброжелателей.
* * *
Я вновь ушел в себя. С раскрытым ртом
торчу, забыв о мире, что вовне:
пространство между Богом и скотом
свободно помещается во мне.
* * *
В себе я много раз их узнавал —
те чувства, что вскипают вереницей,
когда вступает в жизнь провинциал
в надменной и насмешливой столице.
* * *
Ничуть не думая о смерти,
летишь, чирикая с утра,
а где-то случай крутит вертел
и рубит ветки для костра.
* * *
Заботы будней повседневны,
мы ими по уши загружены,
и где-то спящие царевны
без нас окажутся разбужены.
* * *
Я в литературе жил цыганом:
жульничал, бродяжничал и крал,
ставки назначал с пустым карманом
и надрывно клялся, если врал.
* * *
Нет, я не жалею, как я прожил
годы искушений и подъема,
жаль, что население умножил
меньше, чем какой-нибудь Ерема.