В Москве немедля по приезде мы перезвонились, олигарх позвал меня куда-нибудь пообедать, но я живо представил себе эту часовую тягомотину и вежливо уклонился. Однако повидаться надо бы, сказал я, хоть мельком глянуть друг на друга. У меня за два дня до вашего юбилея будет концерт в Еврейском культурном центре — приходите, предложил я, вы заодно присмотрите репертуар для чтения у вас. Начало в семь, вы приходите в полседьмого, мы как раз потрепемся немножко. И на этом обоюдно согласились.
А приглашение от Эдика, чекиста-аналитика, я принял с радостью. Мы говорили с ним по телефону, и, позвав меня обедать, он спросил гостеприимно и гурманно, какую кухню я предпочитаю.
— Да я с твоей подачи пробовал такую кухню, что мне теперь без разницы, чем кормят, — вежливо ответил я, и мы коллегиально засмеялись.
За мной в назначенное время приехал его личный водитель, прошлое которого не оставляло никаких сомнений, и завез меня в какой-то банк, где Эдик явно был большим начальником. И мы обедать не пошли, а часа три просидели в его кабинете, попивая коньяк и непрестанно куря. Он уже подробностей тех лет почти не помнил (или не хотел рассказывать), меня одна лишь мелочь, походя им упомянутая в разговоре, поразила так, словно я ранее не мог бы сам додуматься: меня под колпаком держали и в Сибири, и в Москве потом до самого отъезда. Про Москву я просто знал отлично, а в Сибири я им чем был интересен?
Мне сразу вспомнился забавный эпизод из первого или второго года ссылки. Километрах в тридцати от нашего поселка Бородино располагался некий мелкий город Заозерный, где огромный был поблизости «почтовый ящик», проще говоря — завод военный, и поэтому в зачуханном сибирском городке построен был аэропорт. Туда из Красноярска прилетала Тата, возвращаясь из своих редких поездок в Москву, и я как-то приехал на автобусе ее встречать. Самолет запаздывал, естественно, однако в этот раз меня отпустили до самого вечера, и я спокойно шлялся по залу аэропорта, покуривая и наслаждаясь иллюзией свободной жизни. А курить я подходил к одной и той же урне (собственно, она была единственной), и через час такого мельтешения со мною рядом оказался молодой мужчина с очень симпатичным, как-то приветливо распахнутым лицом. И мы разговорились. Что я тут в ссылке, я нисколько не скрывал, он почему-то стал расспрашивать меня, что я читаю, я охотно отвечал, он что-то мне повествовал о собираемых им марках, мы приятно коротали время за второй уже, а то и третьей сигаретой. Он не уходил, хотя сказал мне, что работает в этом аэропорту, а кем — я не спросил или не помню. А потом он как-то явственно помялся, на лице его бесхитростном какое-то мелькнуло сомнение или смущение, но он решился и свой страх (как понял я потом) преодолел.
— Вы никому не говорите, — тихо сказал он, — но здесь у нас в обеих кассах лежат ваши фотографии.
Я изумился: а зачем? О славе я тогда отнюдь не думал.
— Ведь Губерман ваша фамилия? — спросил он утвердительно.
— Ну да, — ответил я. — А фотографии зачем?
— Это на случай, если вы надумаете покупать билет куда-нибудь лететь, — пояснил он, явно удивляясь моей недогадливости. — Кассирши тогда сразу позвонят по телефону, так им велено. И в кассах на вокзале то же самое, я точно знаю.
Я присвистнул, так мне стало интересно.
— А жена если, к примеру, купит мне билет на поезд, — проявил я идиотское свое пожизненное любопытство, — как они тогда узнают?
Он пожал плечами и засмеялся.
— Не моего ума дело, — сказал он, — вы только не проболтайтесь никому, даже жене не надо, ладно? А то ведь мне кранты тогда, а мне тут жить.
Я хотел было благодарно пожать ему руку, но он быстро глянул по сторонам и моего рукопожатия не принял, только подмигнул и вмиг исчез за дверью, выходившей на летное поле. Тате я эту загадочную историю немедля рассказал, конечно, только мы разумного резона для такого чуткого присмотра так и не нашли. О мужестве этого сибирского мужика мы даже чуть поболее поговорили. А потом забыли за житейской суетой то непонятное ко мне внимание. Теперь оно вульгарно объяснилось.
Впрочем, я отвлекся от главной темы предисловия. Мы с женой в день выступления в Еврейском центре выехали в шесть, езды было минут пятнадцать, но немыслимые нынешние пробки в разгулявшейся Москве мы не учли. Уже с дороги я позвонил устроительницам вечера, что мы запаздываем, но что настолько, я предположить не мог. Мы приехали в четверть восьмого. Уже и возле входа на улице никто не курил. Только маячила чуть в стороне от двери одинокая плечистая фигура, в которой любой глаз, наметанный на российских сериалах, мог с легкостью опознать телохранителя. Я жарко извинялся, встретившие меня женщины сказали, что публика уже сидит, пошли начинать, и я занервничал немедленно, ибо трясусь, как заячий хвост, пока не ухвачусь за микрофон. И тут довольно молодой мужчина в замшевом, естественно, пиджаке тихо сказал мне откуда-то сбоку, что вот он тут. И мы приветливо обменялись рукопожатием. Из уха у него торчал кривой пластмассовый рог, плавно изгибающийся в сторону рта почти до губ. С помощью этого устройства (я такого даже и в боевиках не видел) он непрерывно соучаствовал в кипящей где-то деловой суете. За время нашего полуминутного разговора ему звонили трижды, он пообещал всем трем перезвонить немедленно.