— Да, — согласился Уве, пытаясь отдышаться. — Все.
Холанну не верилось, что все закончилось, и тем не менее — так и вышло. Битва завершилась, а он был жив. Жив… И дома его ждала любимая женщина, милая Туэрка. Только теперь, в сердце ледяной пустоши, среди трупов и горелого железа, Холанн решился назвать все своими именами.
Он любит. И любят его.
— Да! — заорал комендант в голос, потрясая кулаками, ликующе вопя в синее небо. Яростное ликование того, кто избежал неминуемой гибели сжигало его изнутри, требуя выхода.
— Я жив! Я вернусь домой! И меня ждут! Я вернусь!!!
— А я — нет…
Холанн все еще не опуская рук повернулся к Тамасу. Комиссар с выражением сосредоточенного, мрачного любопытства рассматривал левый рукав своего плаща, распоротый по всей длине, от плеча до обшлага. Черная кожа была обильно полита красным и серым. Кровью комиссара, смешавшейся с тленной плотью одного из умертвий…
Тамас усмехнулся, криво и страшно, скаля белые зубы, окрашенные розовым.
— Вот ведь непруха, — сказал он скорее себе, чем кому‑то еще.
— Как же так… — растерянно вымолвил Холанн, опуская руки и чувствуя, как холод прокрадывается в душу. — Так не может быть… Не может…
— Так обычно и бывает, — снова усмехнулся Хаукон. — К сожалению, чаще всего именно так. Глупо, нелепо, случайно.
— Пороха, огня, — засуетился Уве. — Прометия… выжечь!
— Уве, друг мой, ты плохо слушал Александрова. Зараза у меня в крови, все. Конец. Мне осталось от силы… мало в общем осталось.
Тамас вздохнул, одернул разорванный рукав, держа руку на отлете, чтобы не забрызгать никого вокруг.
— Но это же… — прошептал Уве и замолк, поняв, что все случившееся только что — не шутка, не розыгрыш, не случайность. Комиссар, который возглавил самоубийственный порыв добровольцев, который спас лично его, Холанна и возможно — конвой из Танбранда — этот человек уже мертв. Убит нечестивым порождением окончательно. Холанну уже доводилось видеть смерть, в самых разных образах. Но только сейчас он до конца познал весь ужас ее необратимости.
— Комиссар… — это сказал незаметно подошедший арбитр Сименсен. Сказал и также, как чуть ранее комендант, осекся, увидев и оценив беду с одного взгляда.
Тамас снял фуражку, осторожно положил на снег. Поднял голову и зажмурился, словно грея лицо в лучах утреннего солнца.
— Мне теперь кажется, я все‑таки где‑то вас раньше видел, арбитр, — сказал Хаукон, не открывая глаз. — Давно, много лет назад. Мы не встречались прежде?..
Сименсен вздохнул, тяжело и, как показалось Уве, горестно. Так мог бы вздохнуть человек, который глушит прорывающееся рыдание. Впрочем, комендант наверняка ошибся и сам это понял — разве может арбитр скорбеть столь глубоко по совершенно незнакомому человеку? Тем более на фоне всех испытаний и утрат недавней поры. Глаза Владимира Боргара сверкали так, будто в каждом зрачке засиял чистейший бриллиант. Или непрошенная слеза… Но опять‑таки, разве был у него повод для слез? Конечно же нет.
— Нет, мы не встречались, — вымолвил, наконец, Владимир Сименсен. — К сожалению, не встречались.
— Жаль, — резюмировал комиссар, открывая глаза. И Холанну показалось, что белки глаз Хаукона чуть посерели, а красные прожилки подернулись черным. Видимо, чума уже начала разъедать тело Тамаса.
— Пожалуй, мне пора, — сообщил Хаукон.
— Куда? — глупо спросил Уве.
— Туда, — комиссар указал в направлении севера. — Мне нельзя оставаться с людьми. Если верить нашему доброму хирургу, я уже болен, но еще не заразен. Однако скоро стану.
Арбитр опустил голову и чуть приподнял лазган.
— Нет нужды, — мягко сказал Хаукон и поднял на ладони термическую гранату. Не боевую, а из обычного инвентаря арктических горнопроходчиков, их использовали для оттаивания мерзлоты и тысячелетнего льда. — Останется только пепел.
Холанн сглотнул, теряясь в собственных чувствах. Комиссар унижал его, ни во что не ставил, угрожал. И все же… после всего случившегося горе разрывало коменданту сердце, словно его родной брат или лучший друг собирался уйти в пустошь, чтобы сжечь свое зараженное тело.
Уве…
Комендант не сразу понял, что Тамас обращается именно к нему.
— Уве, — повторил Хаукон, очень доброжелательно, действительно по — дружески.
— Да, — потерянно отозвался счетовод.
— Не пытайтесь командовать Волтом, это мое напутствие. Вы не сможете. Дело не в личных качествах, а просто в опыте. Оставьте командование… — комиссар смерил взглядом немого арбитра. — Господину Сименсену. Он тоже не ахти какой боец, но умеет организовывать людей. А у вас другое призвание — вести их за собой. Вдохновлять. Из вас вышел бы отличный комиссар. Я оставляю вам все свое имущество, распорядитесь им достойно. И оставляю вам свой… удел.