— Значит, ты веришь этим историям, Тэд, так ведь? — спросил Дирк. — Веришь, что Снэйп убил Дамблдора?
— Ещё бы не верил, — сказал Тэд. — Или ты собираешься, сидя здесь, сообщить мне, что, по-твоему, в этом замешан Поттер?
— Нынче не знаешь, чему и верить, — пробормотал Дирк.
— Я знаю Гарри Поттера, — сказал Дин. — И я считаю, что он в самом деле… ну, Избранный, или как там вы его назовёте.
— Да-а, тут многим бы хотелось поверить в этакое, сынок, — сказал Дирк, — многим, включая меня. Но где он? Удрал, так оно выглядит. Как ты думаешь, если бы он знал что-то, чего мы не знаем, или ещё чем-то был особенный, то он бы сейчас сражался, собирал народ на сопротивление, а не прятался. И Прорицатель, знаете, много чего против него собрал…
— Прорицатель? — фыркнул Тэд. — Если ты, Дирк, до сих пор его читаешь, то сам заслужил, что тебе врут. Если хочешь фактов, попробуй Экивокер.
Последовал целый взрыв кашля, икания и тяжёлых глухих шлепков. Судя по звукам, Дирк подавился рыбьей костью. Наконец он неразборчиво выдал: — Экивокер? Свалка бредятины Ксено Лавгуда?
— Нынче он не такой бредовый, — сказал Тэд. — Тебе надо его посмотреть. Ксено печатает всё то, что не даёт Прорицатель, и в последнем номере нет ни слова о складкорогих стеклопах. Как долго ему дадут этим заниматься, я, знаешь, без понятия. Но Ксено пишет, на первой странице каждого номера, что каждый волшебник, который против Сам-Знаешь-Кого, должен считать помощь Гарри Поттеру своей первейшей обязанностью.
— Трудно помогать парню, который исчез с лица земли, — сказал Дирк.
— Послушай, то, что его до сих пор не поймали, уже чёрт знает какой подвиг, — сказал Тэд. — Мне радостно слышать о нём хоть что-то; ведь то же самое и мы пытаемся делать — оставаться на свободе, разве не так?
— Да-а, хорошо, тут ты в точку попал, — вздохнул Дирк. — Целое Министерство со всеми своими стукачами за ним охотится, тут будешь ждать, что его сразу поймают. Не помнишь, кто это говорил, что его уже схватили, и прикончили без огласки?
— Ох, не говори такое, Дирк, — пробормотал Тэд.
Опять была длинная пауза, только побрякивали ножи и вилки. Когда заговорили опять, это был спор о том, где им спать — на берегу, или вернуться на лесистый склон. Решив, что деревья дадут лучшую защиту, пришельцы загасили свой костёр, полезли вверх от реки, и их голоса пропали вдали.
Гарри, Рон и Эрмиона смотали Ушлые Уши. Гарри, который, пока они подслушивали, обнаружил, что хранить молчание ему всё труднее и труднее, теперь обнаружил, что может сказать лишь: — Джинни… меч…
— Знаю! — заявила Эрмиона.
Она бросилась за своей бисерной сумочкой, и в этот раз запустила в неё руку по плечо.
— Вот… мы… сейчас…, - бормотала она сквозь стиснутые зубы, ухватившись за что-то, лежавшее явно на самом дне сумочки. Медленно показался край узорной рамы для картины. Гарри кинулся помогать. Пока они высвобождали пустой портрет Финеаса Нигеллуса из сумочки, Эрмиона не отводила от него своей палочки, готовая произнести заклинание в любой момент.
— Если кто-то заменил настоящий меч на поддельный, и это было в кабинете Дамблдора, — говорила она, отдуваясь, пока картину устанавливали у стены палатки, — Финеас Нигеллус мог видеть, как это было, он же висит прямо напротив ящика!
— Если он не спал, — сказал Гарри, но задержал дыхание, когда Эрмиона опустилась на колени перед пустым холстом, направила палочку прямо в его середину, прочистила горло и сказала:
— Э… Финеас? Финеас Нигеллус?
Ничего не случилось.
— Финеас Нигеллус? — повторила Эрмиона. — Профессор Блэк? Пожалуйста, можем мы поговорить с вами? Пожалуйста?
— «Пожалуйста» всегда поможет, — произнёс холодный, фальшивый голос, и Финеас Нигеллус скользнул в портрет. Эрмиона тут же крикнула:
— Обскура!
Чёрная повязка закрыла умные тёмные глаза Финеаса Нигеллуса, отчего тот ударился о раму и охнул от боли.
— Что… как посмели… кто вы…?
— Мне очень жаль, профессор Блэк, — сказала Эрмиона, — но это необходимая предосторожность!
— Уберите это жуткое добавление сейчас же! Уберите его, говорю! Вы губите великое произведение искусства! Где я? Что вообще происходит?
— Где мы, это не важно, — сказал Гарри, и Финеас Нигеллус застыл, забыв про попытки стянуть нарисованную повязку.
— Не может ли это быть голос неуловимого мистера Поттера?
— Возможно, — ответил Гарри, понимая, что этим поддержит интерес у Финеаса Нигеллуса. — У нас есть к вам пара вопросов — насчёт меча Гриффиндора.
— А, — сказал Финеас Нигеллус, поворачивая голову то так, то эдак в усилиях увидеть Гарри, — да. Эта глупая девчонка поступила совершенно неразумно…
— Заткнись о моёй сестре, — грубо сказал Рон; Финеас Нигеллус надменно поднял брови.
— Кто здесь ещё? — спросил он, поворачивая голову из стороны в сторону. — Ваш тон мне не нравится! Девчонка и её друзья были храбры, но безрассудны в высшей степени. Воровать у директора!
— Они не воровали, — сказал Гарри. — Этот меч — не Снэйпов.
— Он принадлежит школе профессора Снэйпа, — заявил Финеас Нигеллус. — Какое, скажите, право имела на него девчонка Висли? Она заслужила своё наказание, как и идиот Лонгботтом, и придурочная Лавгуд!
— Невилл не идиот, и Луна не придурочная, — сказала Эрмиона.
— Где я? — повторил Финеас Нигеллус, опять начав бороться с повязкой. — Куда вы меня притащили? Почему вы переместили меня из дома моих пращуров?
— Неважно! Как Снэйп наказал Джинни, Невилла и Луну? — требовательно спросил Гарри.
— Профессор Снэйп послал их в Запретный Лес, делать какую-то работу для этого недотёпы, Хагрида.
— Хагрид — не недотёпа! — пронзительно крикнула Эрмиона.
— А Снэйпу вольно было считать это наказанием, — сказал Гарри, — но Джинни, Невилл и Луна, наверное, вволю повеселись с Хагридом. Запретный Лес… да они встречали много похуже Запретного Леса, ещё как много!
Гарри чувствовал себя воскресшим — он же воображал ужасы, и заклятие Терзатимус было там где-то на задворках.
— Что нам по-настоящему нужно знать, профессор Блэк, это, э…, не брал ли кто ещё меч? Может, его брали для чистки… или ещё для чего?
Финеас Нигеллус прервал попытки справиться с повязкой и хмыкнул:
— К сведенью магглорождённой: оружие гоблинской работы, девчушка-простушка, не нуждается в чистке. Серебро гоблинов отторгает грязь этой земли, впитывая лишь то, что придаёт ему силу.
— Не называйте Эрмиону простушкой, — сказал Гарри.
— Меня утомили эти прерывания, — заявил Финеас Нигеллус, — может быть, мне пришло время вернуться в кабинет директора?
По- прежнему ничего не видя, он начал нащупывать край рамы, пытаясь найти путь из этого портрета в тот, который в Хогвартсе. Гарри озарила внезапная идея.
— Дамблдор! Вы не можете привести к нам Дамблдора?
— Прошу прощения?
— Портрет профессора Дамблдора… вы не можете привести его сюда, в ваш?
Финеас Нигеллус повернулся в сторону голоса Гарри:
— Явно не только магглорождёные бывают невежественными, Поттер. Портреты Хогвартса могут общаться друг с другом, но не могут выходить за пределы замка, кроме как посетить где-нибудь собственное изображение. Дамблдор не может прийти со мной, а после того обращения, которое я у вас встретил, я могу вас уверить, что не нанесу вам визита!
Обескураженный, Гарри смотрел, как Финеас с удвоенным пылом нашаривает выход из рамы.
— Профессор Блэк, — сказала Эрмиона, — вы не можете просто сказать нам, ну пожалуйста, когда меч последний раз вынимали из футляра? То есть, прежде чем его вынула Джинни?
Финеас нетерпеливо фыркнул:
— Полагаю, что последний раз меч Гриффиндора покидал на моих глазах свой футляр, это когда профессор Дамблдор вскрыл им кольцо.
Эрмиона так и извернулась — взглянуть на Гарри. Никто из них не решился ничего сказать перед Финеасом Нигеллусом, который наконец сумел найти выход.
— Ну, доброй вам всем ночи, — сказал он едко, и пошёл скрываться из виду. Когда на виду остался только краешек его шляпы, Гарри неожиданно крикнул: