— Как вышло, что ты здесь?
Явно Рону хотелось, чтобы это вопрос поднялся позже, а лучше — никогда.
— Ну, я… понимаешь… Я вернулся. Если… — Он откашлялся. — Понимаешь. Если я ещё вам нужен.
Была пауза, в которой Ронов уход словно поднялся между ними стеной. Но он же здесь. Он вернулся. Он только что спас Гарри жизнь.
Рон посмотрел на свои руки. Казалось, он только сейчас с удивлением обнаружил, что он держит.
— Ох да, я это вытащил, — сказал он, словно между делом, поднимая меч, чтобы Гарри его рассмотрел. — Ты из-за этого туда прыгал, правильно?
— Ага, — сказал Гарри. — Только я всё-таки не понимаю. Как ты попал сюда? Как ты нашёл нас?
— Долгая история, — сказал Рон. — Я вас тут несколько часов высматривал, это ж большой лес, так? И я уже думал, что мне придётся пристроиться под деревом и ждать утра, когда я увидел, как идёт этот олень, а за ним — ты.
— Ты больше никого не видел?
— Нет, сказал Рон. — Я…
Но тут он с сомнением посмотрел на два дерева, растущие рядом друг с другом в нескольких шагах от них.
— Мне показалось, я видел, как тут что-то двигалось, но я тогда бежал к пруду, потому что ты нырнул туда и не показывался, вот я и не пошёл проверять… эй!
Гарри уже спешил туда, куда показал Рон. Два дуба росли рядом друг с другом, между ними на уровне глаз была щель в несколько дюймов, идеальное место, чтобы смотреть, а самого не было бы видно. Однако, на земле у корней не было снега, и Гарри не увидел никаких следов. Он побрёл назад, туда, где стоял в ожидании Рон, продолжая держать меч и Разделённую Суть.
— Что-нибудь есть? — спросил Рон.
— Нету, — ответил Гарри.
— Так как же меч оказался в пруду?
— Должно быть, его положил тот, кто наколдовал Покровителя.
Они оба посмотрели на изукрашенный серебряный меч, его рукоять с рубинами поблёскивала в свете Эрмиониной палочки.
— Полагаешь, этот настоящий? — спросил Рон.
— Один способ это проверить, разве не так? — сказал Гарри.
Разделённая Суть по-прежнему свисала с руки Рона. Медальон легонько подрагивал. Гарри понял: то, что в нём, опять в возбуждении. Оно почувствовало присутствие меча, и попыталось убить Гарри, чтобы не дать ему им завладеть. Сейчас не было времени для долгих споров, пришёл миг уничтожить Суть раз и навсегда. Гарри посмотрел вокруг, высоко подняв палочку Эрмионы, и увидел то, что нужно: камень с плоским верхом, лежащий в тени клёна.
— Пошли туда, — сказал он, пошёл впереди, смёл снег с поверхности камня и протянул руку за Разделённой Сутью. Но когда Рон предложил ему меч, Гарри помотал головой.
— Нет, это ты должен сделать.
— Я? — спросил Рон с потрясённым видом. — Почему?
— Потому что ты вытащил меч из пруда. Я думаю, это тебе предназначено.
Это были не доброта и не великодушие. Так же точно, как Гарри знал, что лань — его друг, он знал, и что именно Рон должен владеть мечом. В конце концов, Дамблдор преподал ему кое-что о некоторых видах магии, о не поддающейся измерению силе определённых действий.
— Я собираюсь его открыть, — сказал Гарри, — а ты его рази. Только сразу, лады? Потому что, то, что там внутри, оно будет драться. Кусочек Ребуса в дневнике пытался меня убить.
— Как ты собираешься его открывать? — спросил Рон. Вид у него был перепуганный.
— Попрошу его открыться, по-змеиному, — сказал Гарри. Ответ пришёл ему на язык с такой готовностью, словно Гарри где-то в глубине давно его знал; может, недавняя схватка с Нагини заставила его это понять. Он смотрел на изогнутое змейкой «С», выложенное поблёскивающими зелёными камешками: было очень просто вообразить его крошечной змейкой, свернувшейся на холодном камне.
— Нет! — сказал Рон. — Не открывай его! Я серьёзно!
— Почему нет? — спросил Гарри. — Надо избавиться от этой проклятой штуки, уже который месяц…
— Я не могу, Гарри, я серьёзно… лучше ты…
— Но почему?
— Потому что эта штука плохо на меня влияет! — сказал Рон, отступая от медальона на камне. — Мне нельзя её касаться! Это меня не извиняет, ну, что я там сделал, но от неё мне хуже, чем тебе или Эрмионе, из-за неё я думаю всякое… то есть, я это и так думал, но от неё ещё хуже. Мне не объяснить, но когда я снял эту штуку, моя голова стала на место, и опять связаться с этой поганью… Гарри, я этого не могу!
Он отступил ещё дальше, мотая головой, волоча меч.
— Ты сможешь это сделать, — сказал Гарри, — сможешь! Ты только что достал меч. Я знаю, это тебе назначено им действовать. Пожалуйста, разделайся с этой штукой, Рон.
Звук его имени, казалось, взбодрил Рона. Он сглотнул, потом, по-прежнему сопя своим длинным носом, снова подошёл к камню.
— Скажи мне, когда, — с трудом выговорил он.
— На счёт «три», — сказал Гарри, глядя на медальон, щурясь, сосредоточиваясь на букве «С», воображая её змеёй, а то, что было в медальоне, топталось, словно пойманный таракан. Его можно было пожалеть — если бы ссадину на шее у Гарри прекратило жечь.
— Раз… два… три… откройся.
Последнее слово было шипением и ворчанием, и золотые дверцы медальона распахнулись с лёгким щелчком.
Под каждым из стеклянных окошек мигал живой глаз, тёмный и красивый, какими были глаза Тома Ребуса, пока он не превратил их в красные, со зрачками-щёлочками.
— Коли, — сказал Гарри, крепко удерживая медальон на камне.
Рон трясущимися руками поднял меч: острие заплясало над неистово бегающими глазами, и Гарри крепко сжал медальон, собирая всю свою храбрость, наяву воображая, как из пустых окошек хлещет кровь.
Потом из Разделённой Сути раздался шипящий голос:
— Я видел твоё сердце, и оно моё.
— Не слушай его, — хрипло сказал Гарри. — Коли!
— Я видел твои мечты, Рональд Висли, и я видел твои страхи. Всё, чего ты желаешь, может сбыться, но и всё, чего ты страшишься — тоже…
— Коли! — крикнул Гарри; его голос эхом отдался в лесу, остриё меча задрожало, и Рон уставился в глаза Тома Ребуса.
— Нелюбимый всегда, нелюбимый матерью, которая мечтала о дочери… Нелюбимый сейчас, нелюбимый девушкой, которая предпочла твоего друга… Всегда второй, вечно в тени…
— Коли его, Рон, давай! — истошно заорал Гарри: он чувствовал, как трепещет медальон у него в руках, и в страхе ждал, что сейчас произойдёт. Рон поднял меч ещё выше, и когда он сделал это, глаза Ребуса полыхнули ярко-красным.
Из обоих окошек медальона, из обоих глаз, поднялись как цветы, как причудливые пузыри, головы Гарри и Эрмионы, странно искажённые.
Рон потрясённо взвыл и отскочил подальше, а из медальона вырастали фигуры, сперва по плечи, потом по пояс, потом по колени, пока они не встали на медальоне, словно два дерева из одного корня, качаясь над Роном и настоящим Гарри, который отдёрнул пальцы от медальона, внезапно раскалившегося добела.
— Рон! — завопил Гарри, но Гарри-Ребус заговорил голосом Волдеморта, и Рон, словно загипнотизированный, уставился ему в лицо.
— Зачем ты вернулся? Нам было лучше без тебя, счастливее без тебя, мы радовались, что тебя нет… Мы смеялись над твоей глупостью, твоей трусостью, твоими претензиями…
— Претензиями! — эхом подхватила Эрмиона-Ребус, которая была много красивее, но и много страшнее, чем настоящая Эрмиона; она качалась, похохатывая, перед Роном, который казался охвачен ужасом, но не мог оторвать от неё взгляда, бессильно опустив руку с мечом. — Кому было дело до тебя, кому могло быть дело до тебя, если тут был Гарри Поттер? Что ты сделал такого, в сравнении с Избранным? Что ты вообще такое, в сравнении с Мальчиком-Который-Выжил?
— Рон, бей его, БЕЙ! — взвыл Гарри, но Рон не шевельнулся. Его глаза были широко открыты, и Гарри-Ребус и Эрмиона-Ребус отражались в них, их волосы мотались, как пламя, их глаза светились красным, их голоса поднимались злым хором.
— Твоя мать призналась, — глумился Гарри-Ребус, под усмешки Эрмионы-Ребуса, — что она предпочла бы иметь меня своим сыном, была бы рада обменять…
— Почему бы и не предпочесть его, какая женщина тебя захочет, ты ничто, ничто, ничто перед ним, — нараспев протянула Эрмиона-Ребус, вытянулась, как змея, и обвилась вокруг Гарри-Ребуса, крепко его обняв; их губы встретились.