— Ух ты, история прямо душу рвёт, — сказала Эрмиона тем надменным голосом, который применяла, когда хотела кого уязвить. — Ты, наверное, был просто в ужасе. А мы тем временем подались в Годрикову Лощину и, не помнишь, Гарри, что там было? Ах да, там случилась змеюка Сам-Знаешь-Кого, и чуть не убила нас обоих, а потом Сам-Знаешь-Кто самолично явился за нами, и опоздал где-то на секунду.
— Что? — Рон, открыв рот, переводил взгляд с Эрмионы на Гарри, но Эрмиона его словно не видела.
— Гарри, только вообрази: потерять ногти! Против этого наши страдания точно мелочь, правда?
— Эрмиона, — сказал Гарри негромко, — Рон только что спас мне жизнь.
Эрмиона притворилась, что не слышит его.
— Хотя одну вещь я бы хотела узнать, — сказала она, уставясь куда-то на фут выше Роновой головы. — Как именно ты нашёл нас сегодня ночью? Это очень важно. Зная это, мы сможем сделать так, что нас наверняка не посетит никто, кого мы не желаем видеть.
Рон свирепо посмотрел на неё, потом вытащил из кармана джинсов маленькую серебряную вещицу.
— Вот.
Эрмионе пришлось взглянуть на Рона, чтобы увидеть, что он показывает.
— Гасилка? — спросила она, от изумления забыв, что выглядит свирепой и неприступной.
— Она не только включает и выключает свет, — сказал Рон. — Я не знаю, как это работает, или почему это случилось тогда, и не бывало раньше, может, потому, что я хотел вернуться с того самого времени, как ушёл. Но я слушал радио, Рождественским утром, очень рано, и услышал… услышал тебя.
Он посмотрел на Эрмиону.
— Ты услышал меня по радио? — спросила она недоверчиво.
— Нет, я услышал тебя из своего кармана. Твой голос, — он опять поднял Гасилку, — шёл из этой штуки.
— И что я сказала, если точно? — спросила Эрмиона, тоном где-то между сомнением и любопытством.
— Мое имя, «Рон». И ещё… что-то насчёт волшебной палочки…
Эрмиона покраснела, как огонь. Гарри вспомнил: тогда имя Рона было первый раз громко сказано после того дня, как он ушёл; Эрмиона помянула его, когда они обсуждали починку Гарриной палочки.
— Я её вытащил, — продолжил Рон, глядя на Гасилку, — и она вроде не изменилась, или ещё что, но я был уверен, что слышал тебя. Ну, я ей щёлкнул. У меня в комнате свет погас, но другой свет зажёгся, прямо за окном.
Рон поднял руку и указал перед собой, глядя на что-то, чего ни Гарри, ни Эрмиона не могли видеть.
— Это был шар из света, вроде пульсирующий, голубоватый, как свет вокруг Портключа, понимаете?
— Ага, — хором автоматически сказали Гарри и Эрмиона.
— Я понял, что это то самое, — сказал Рон. — Я сгрёб своё барахло, упаковал его, надел рюкзак и вышел в сад.
Маленький шарик из света висел там, ждал меня, и когда я вышел, он поплыл, покачиваясь, и я пошёл за ним за сарай, и тут он… ну, он вошёл в меня.
— То есть? — спросил Гарри, уверенный, что не расслышал.
— Он типа как поплыл ко мне, — сказал Рон, изображая это движение указательным пальцем, — прямо к груди, и… и просто проплыл насквозь. Вот тут, — указал он рядом с сердцем. — Я его почувствовал, он был горячий. И как он оказался во мне, я понял, что мне полагается сделать. Я понял, что меня принесёт, куда надо. Ну я телепортировал, и попал на склон холма. Там было всё в снегу…
— Мы были там, — сказал Гарри. — Мы провели там две ночи, и на вторую мне всё казалось, что я слышу, как кто-то ходит вокруг в темноте и зовёт нас!
— Ага, это должно быть, я и был, — сказал Рон. — Правда, ваши защитные чары работали, потому что я не мог ни увидеть вас, ни услышать. Всё равно, я был уверен, что вы где-то тут, и в конце концов залез в спальный мешок, чтобы подождать, как кто-нибудь из вас появится. Я думал, что вы должны показаться, когда будете убирать палатку.
— Но не показались, — сказала Эрмиона. — Мы телепортировали под Плащом-невидимкой, для особой безопасности. И сделали это с утра пораньше, потому что, как Гарри объяснил, слышали, как кто-то вокруг шарится.
— Ну, я проторчал на холме весь день, — продолжил Рон. — Всё надеялся, что вы появитесь. Но когда начало темнеть, я понял, что, должно быть, упустил вас, и опять щёлкнул Гасилкой, голубой огонь появился и вошёл в меня, и я телепортировал и оказался в этом лесу. Мне вас по-прежнему было не увидеть, и я только надеялся, что кто-нибудь из вас наконец покажется… и Гарри показался. Ну, если точно, я сперва увидел ту олениху.
— Увидел ту что? — резко спросила Эрмиона.
Они принялись объяснять, что там было, и пока повесть о серебряной лани и мече в пруду разворачивалась, Эрмиона, нахмурясь, переводила взгляд с Гарри на Рона, с таким вниманием, что забыла держать руки скрещёнными.
— Это должен был быть Покровитель! — заявила она. — Вы не видели, кто его наколдовал? Никого не видели? И он привёл вас к мечу? Поверить не могу! И что потом было?
Рон объяснил, как он следил, как Гарри прыгнул в пруд, и как ждал, что тот вынырнет; как он сообразил, что что-то не так, нырнул и спас Гарри, потом вернулся за мечом. Он дошёл до открывания медальона, заколебался, и Гарри вмешался:
— …и Рон разбил его мечом.
— И… и оно пропало? Как это было? — прошептала Эрмиона.
— Ну, оно… оно застонало, — сказал Гарри, метнув взгляд на Рона. — Вот.
Он бросил медальон ей на колени; она живо схватила его и принялась рассматривать пробитые окошки.
Рассудив, что теперь это уже безопасно сделать, Гарри взмахом Эрмиониной палочки убрал Заклятие Щита и повернулся к Рону:
— Вроде ты сейчас говорил, что смылся от Ловил с лишней палочкой?
— Что? — сказал Рон, который следил за Эрмионой, изучавшей медальон. — Ох… ах, да.
Он расстегнул пряжку на кармане рюкзака, и вытащил короткую тёмную волшебную палочку. — Вот, я рассудил, что всегда приятно иметь запас.
— И был прав, — сказал Гарри, протягивая руку. — Моя сломалась.
— Не придуривайся, — сказал Рон, но тут Эрмиона поднялась со стула, и у Рона опять стал встревоженный вид.
Эрмиона уложила побеждённую Разделённую Суть в бисерную сумочку, забралась на свою койку и улеглась, не сказав ни слова.
Рон отдал Гарри новую палочку.
— Думаю, на лучшее ты и надеяться не мог, — тихонько сказал Гарри.
— Ага, — согласился Рон. — Могло быть хуже. Помнишь, она птиц на меня напустила?
— Я ещё решения не приняла, — донёсся из-под одеял приглушённый голос Эрмионы, но Гарри видел, как Рон улыбается, вытягивая из рюкзака свою бордовую пижаму.
Глава двадцатая Ксенофилиус Лавгуд
Гарри не ждал, что гнев Эрмионы усохнет за ночь, и поэтому не удивился, что на следующее утро она общалась в основном презрительными взглядами и нарочитым молчанием. В ответ Рон принимал в её присутствии неестественно унылый вид, как явный знак непрекращающегося раскаяния. В итоге, когда они все трое были рядом, Гарри чувствовал себя как на бедняцких похоронах, где он единственный не был штатным плакальщиком. В те же немногие минуты, когда Рон оказывался вдвоём с Гарри (отправляясь за водой или обшаривая подлесок в поисках грибов), он становился весёлым до неприличия.
— Кто-то помогает нам, — всё повторял он, — кто-то послал ту олениху, кто-то на нашей стороне, одной Сути крышка, дружище!
После сокрушения медальона они с обновлённой уверенностью пустились обсуждать возможное местонахождение остальных Разделённых Сутей, пусть они уже столько раз обсуждали это раньше. Гарри был полон надежд, уверенности, что за первым прорывом последуют и другие. Надутый вид Эрмионы не мог испортить его лучезарного настроения: неожиданный взлёт их удачи, появление загадочной лани, обретение меча Гриффиндора и, самое главное, возвращение Рона — Гарри был так счастлив, что с огромным трудом поддерживал строгость на лице.