— Какая встреча, профессор МакГонагалл!
Он повернулся к кошке, желая приветствовать ее улыбкой, но той уже и след простыл. Оказалось, что вместо кошки Дамблдор улыбался даме весьма сурового вида, в квадратных очках, точь-в-точь такой же формы, как и рисунок вокруг кошачьих глаз. Как и Дамблдор, дама была одета в длинный дорожный плащ, но только изумрудно-зеленого цвета, а ее черные волосы были стянуты в тугой пучок. Дама пребывала в явном смятении.
— Как вы догадались, что это я? — спросила она.
— Дорогой профессор, чтобы кошка сидела в абсолютном оцепенении — такого мне еще не доводилось видеть.
— Как тут не оцепенеть, просидев на каменной стене весь день, — пожаловалась профессор МакГонагалл.
— Весь день? Вместо того, чтобы пировать? Люди празднуют по всей стране, по пути сюда я встретил не менее дюжины веселых компаний.
Профессор МакГонагалл неодобрительно фыркнула.
— Конечно, все только тем и заняты, что празднуют, — раздраженно парировала она. — Стоило бы проявить хоть немного благоразумия — так нет же! Даже магглы заметили, что происходит нечто необъяснимое, и сообщили об этом в своих новостях. — Она кивнула на темные окна гостиной Дэрсли. — Собственными ушами слышала. Стаи сов… звездопад… Они же, в конце концов, не настолько глупы. Хоть что-то они должны были заметить! Устроить звездопад в Кенте! Голову дам на отсечение, что это работа Дедалуса Диггла. Ему всегда недоставало здравого смысла.
— Можно ли их винить за это? — мягко промолвил Дамблдор. — У нас и так было ничтожно мало поводов для веселья все эти последние одиннадцать лет.
— Мне об этом известно, — с досадой ответила профессор МакГонагалл. — Но это не означает, что мы должны терять голову. Какая опрометчивость — средь бела дня толпой высыпать на улицу и сплетничать у всех на виду, не удосужившись даже облачиться в маггловскую одежду.
Она искоса метнула острый взгляд на сидевшего рядом Дамблдора, словно ожидая ответной реплики, но тот молчал, и она продолжила:
— Не хватало только, чтобы магглы догадались о нашем существовании в тот самый день, когда Сами-Знаете-Кто наконец-то сгинул. Вот только действительно ли он сгинул, Дамблдор?
— Похоже, что так и есть, — сказал Дамблдор. — Нам есть, чему радоваться. Не желаете ли отведать лимонного щербета?
— Простите?
— Лимонный щербет — это маггловское лакомство, к которому я питаю некоторую слабость.
— Нет, благодарю, — сухо ответила профессор МакГонагалл, всем своим видом давая понять, что это было неподходящее время для лимонного щербета. — Так вот, я и говорю, что если Сами-Знаете-Кто и вправду сгинул…
— Мой дорогой профессор, почему бы такому рассудительному человеку, как вы, не начать называть его по имени? Сколько может продолжаться этот вздор? Вот уже одиннадцать лет я бьюсь над тем, чтобы все называли его именно так, так его, собственно говоря, и зовут: Волдеморт.
Профессор МакГонагалл вздрогнула, но Дамблдор, по-видимому, ничего не заметил, поскольку был занят тем, что отделял друг от друга два слипшихся кусочка лимонного щербета.
— Когда мы называем его «Сами-Знаете-Кто» и упорствуем в этом, возникает невообразимая путаница. Лично я не вижу причины, по которой следует бояться произносить вслух имя Волдеморта.
— Мне это известно, — сказала профессор МакГонагалл, сердясь на Дамблдора и одновременно восхищаясь им. — Но вы — другое дело. Ни для кого не секрет, что вы единственный, кого Сами-Знаете… — ладно, так и быть, Волдеморт — боялся.
— Вы мне льстите, — невозмутимо ответил Дамблдор. — Волдеморт обладал такими колдовскими чарами, каких у меня не будет никогда.
— По единственной причине — вы слишком… как бы это сказать… слишком благородны, чтобы ими воспользоваться.
— Какая удача, что сейчас темно. Я ни разу так не краснел с тех пор, как мадам Помфри сделала мне комплимент по поводу моих новых наушников.
Метнув на Дамблдора острый взгляд, профессор МакГонагалл продолжала:
— Совы — ничто, по сравнению со слухами, которые стаями носятся в воздухе. Вы в курсе всех этих слухов? Относительно того, почему он сгинул? И что его, в конце концов, остановило?
Судя по всему, профессор МакГонагалл затронула тему, которая не давала ей покоя; это, похоже, и было истинной причиной ее долгого, томительного ожидания на холодной каменной стене, ибо никогда до этого Дамблдор не замечал столь пронзительного взгляда на ее лице — будь то лицо женщины или кошки. Одно было совершенно ясно: слухи слухами, но она готова была поверить в их правдивость, только услышав подтверждение от самого Дамблдора. Однако ответа не последовало, поскольку Дамблдор был всецело поглощен лимонным щербетом.
— Ходят разговоры, — настойчиво продолжала профессор МакГонагалл, — что прошлой ночью Волдеморт объявился в Долине Годрика — искал там Поттеров — и что Лили и Джеймс Поттер… что они погибли.
Дамблдор молча склонил голову, и профессор МакГонагалл тихо ахнула.
— Лили и Джеймс… не могу поверить… не хочу верить… о, Альбус…
Дамблдор сочувственно коснулся рукой ее плеча.
— Я все понимаю… — с горечью сказал он.
Когда профессор МакГонагалл вновь заговорила, в ее голосе была слышна дрожь:
— Это еще не все. Говорят, он пытался убить и сынишку Поттеров, Гарри. Но — почему-то не смог. Он не сумел убить этого крошечного мальчика. Никто не может объяснить, как и почему это случилось, но если верить слухам, неудавшаяся попытка убийства ребенка лишила Волдеморта его колдовских чар — и сгинул он именно по этой причине.
Дамблдор хмуро кивнул.
— Так это — правда? — срывающимся голосом воскликнула профессор МакГонагалл. — После всех бед, что он натворил… после стольких убийств… не справиться с маленьким мальчиком? Ничто не могло его остановить, и вдруг… просто в голове не укладывается… но как же, скажите на милость, Гарри уцелел?
— Мы можем только предполагать, — ответил Дамблдор. — А правды мы, возможно, так никогда и не узнаем.
Профессор МакГонагалл достала кружевной носовой платочек и промокнула глаза под очками. Дамблдор, горестно вздохнув, вынул из кармана золотые часы и внимательно на них посмотрел. Это были весьма примечательные часы — с двенадцатью стрелками, но без цифр. Вместо цифр по окружности двигались крошечные планеты. Однако для Дамблдора все это явно имело смысл, поскольку он тут же спрятал часы обратно в карман со словами: — Хагрид опаздывает. Кстати, не от него ли вы узнали о том, что я сегодня буду здесь?
— От него, — призналась профессор МакГонагалл. — Но вы, полагаю, вряд ли объясните мне, каким ветром вас сюда занесло?
— Я здесь, чтобы передать Гарри его тете и дяде. Они теперь его единственная семья.
— Я надеюсь, вы не имеете в виду обитателей этого дома? — профессор МакГонагалл вскочила на ноги, указывая на дом номер четыре. — Дамблдор, вы не сделаете этого. Я следила за ними весь день. Более непохожих на нас людей просто не существует. У них есть сын — я видела, как он всю дорогу к дому пинал мать ногами и вопил, требуя конфет. И вы хотите, чтобы Гарри Поттер жил с ними?
— Ему лучше будет остаться здесь, — твердо сказал Дамблдор. — Тетушка с дядюшкой смогут все ему объяснить, когда он станет старше. Я приготовил для них письмо.
— Письмо? — эхом отозвалась профессор МакГонагалл, вновь усаживаясь на каменную стену. — Вы и впрямь считаете, что все можно объяснить в письме? Эти люди никогда его не поймут! Ему уготована слава, он уже стал легендой! Я не удивлюсь, если сегодняшний день останется в истории как День Гарри Поттера; о нем будут написаны книги, его имя станет известно каждому ребенку в мире чародейства!
— Все так, — сказал Дамблдор очень серьезно, глядя на нее поверх полумесяцев своих очков. — И всего этого достаточно, чтобы вскружить голову любому мальчику. Знаменит еще до того, как научился ходить и говорить! Знаменит в результате событий, о которых и вспомнить не сможет! Неужели вы не понимаете, насколько лучше окажется для него же самого, если он останется вдали от всего этого до тех пор, пока не будет готов принять подобное бремя?
Профессор МакГонагалл хотела было возразить, но передумала и, сглотнув подступивший к горлу комок, сказала: — Конечно, вы правы. Но скажите, Дамблдор, каким образом мальчика доставят сюда? — и она внимательно оглядела его мантию, словно ей в голову пришла неожиданная мысль: а не спрятан ли под ней Гарри?