Но мальчик пытался отбиться от Дементоров, хотя Гарри было ясно, что их холодная, высасывающая жизнь сила начинает овладевать им. Толпа глумилась над ними, некоторые вскочили на ноги, чтобы получше рассмотреть женщину, увлекаемую Дементорами из подземелья и мальчика, продолжающего с ними бороться.
— Я же твой сын! — кричал он Краучу. — Я — твой сын!
— Ты мне не сын, — проревел мистер Крауч, выпучив глаза. — У меня нет больше сына!
Хрупкая волшебница рядом с ним схватила ртом воздух и без сознания рухнула на сиденье. Крауч, казалось, даже не заметил этого.
— Уведите их! — рычал он, глядя на Дементоров и брызгая слюной. — Уведите их отсюда, и пусть они заживо сгниют в Азкабане!
— Отец! Отец! Я не принимал в этом участия! Нет! Не трогайте меня! Отец, я умоляю тебя!
— По-моему, Гарри, тебе пора вернуться в мой кабинет, — тихо проговорил голос над ухом Гарри.
Гарри вздрогнул. Он посмотрел налево. Потом он посмотрел направо. Справа от него сидел Альбус Дамблдор и смотрел на сына Крауча, которого тащили из темницы Дементоры. Слева от него тоже сидел Альбус Дамблдор и глядел прямо ему в глаза.
— Пошли, — сказал Альбус Дамблдор, сидящий слева от него и положил руку Гарри на плечо. Гарри почувствовал, как он поднимается вверх по воздуху через подземелье, которое растворялось вокруг него. На мгновение он оказался в кромешной тьме, а потом ему показалось, что он очень медленно перевернулся через голову и приземлился в залитом солнечным светом кабинете Дамблдора. Перед ним в секретере мерцало вещество в каменной чаше, а Альбус Дамблдор стоял рядом.
— Профессор, — прерывающимся голосом заговорил Гарри, — я знаю, я не должен был… я не знаю, как так вышло… дверца секретера была полуоткрыта и…
— Я понимаю, — сказал Дамблдор. Он вытащил чашу из секретера, поставил её на свой письменный стол, сел и указал Гарри на стул по другую сторону стола.
Гарри сел, не отрывая глаз от каменной чаши. Содержимое чаши вновь вернулось в первоначальное серебристо-белое состояние. Оно покрывалось рябью и закручивалось в водоворот.
— Что это? — нетвёрдым голосом спросил Гарри.
— Эта штука называется Думоотвод, — ответил Дамблдор, — иногда у меня создаётся такое впечатление, и я уверен, ты меня понимаешь, что у меня в голове крутится слишком много мыслей и воспоминаний.
— А… — произнёс Гарри, который не мог, положа руку на сердце, признаться, что уже испытывал что-то в том же духе.
— И тогда, — продолжал Дамблдор, указывая на каменную чашу, — я пользуюсь Думоотводом. Он просто высасывает избыток мыслей из человеческого мозга и выливает их в чашу. А затем человек может на досуге разобраться в своих мыслях. Когда они находятся в такой форме, становится проще разобраться в причинно-следственных связях.
— То есть… Вы говорите, что эта штука — ваши мысли? — проговорил Гарри, уставившись на крутящееся в чаше белое вещество.
— Именно так, — ответил Дамблдор. — Дай-ка я тебе покажу.
Дамблдор вытащил волшебную палочку из недр своей мантии и приложил её к серебристым волосам у виска. Когда он отвёл палочку от виска, к ней прилепилось что-то похожее на волос, но, присмотревшись, Гарри увидел, что на палочке висел не волос, а переливающаяся нить того странного серебристо-белого вещества, которое наполняло Думоотвод. Дамблдор добавил свежую мысль в чашу и поражённый Гарри увидел своё собственное лицо, плавающее на поверхности. Дамблдор взялся за чашу обеими руками и покрутил её как золотоискатель, промывающий песок в поисках кусочков золота, и Гарри увидел, как его лицо плавно превратилось в лицо Снейпа. Снейп открыл рот и гулким голосом заговорил, глядя в потолок.
— Он проявляется… у Каркарова тоже… ярче и чётче, чем когда бы то ни было…
— А это я мог бы сообразить и сам, безо всякой помощи, — вздохнул Дамблдор, — ну да ладно, — он взглянул поверх очков полумесяцем на Гарри, который глядел на лицо Снейпа, двигающееся по кругу в чаше. — Я занимался Думоотводом, когда прибыл мистер Фадж, и довольно поспешно убрал его. Очевидно, я не до конца захлопнул дверцу. Естественно, он привлёк твоё внимание.
— Извините меня! — невнятно пробурчал Гарри.
Дамблдор покачал головой: — Любопытство — не порок, — сказал он, — но надо быть очень осторожными, когда мы поддаёмся любопытству… да… несомненно…