— Эй, ты самого смирного просила. Этот самый смирный. А то, что его из-за размеров никто не берет, не моя вина.
Белс деловито проверяла копыта, поймала массивную морду и заглянула в рот. А после прошла к другому пегасу — заметно мельче и рыжеватой масти. Скормила еще одно яблоко, попутно осматривая животное. Так же деловито осмотрела всех пегасов, что были в загоне. Фрэнк про себя подумал, что сам бы ни за что не выбрал правильных.
— Ладно. Вот эту сластену, здоровяка, и вот этих трех, — Белс кивнула на дальние загоны. — Пригонишь в Блэк-парк. Счет на имя Лорда Сириуса Блэка. И не обмани с ценой. То, что мы можем заплатить, не значит, что я готова отдать все деньги за средний товар.
— Но сластена-то хороша! — возмутился торговец.
— Вот за нее и проси больше. Все. Буду ждать их послезавтра.
Они вышли из светлого шатра на улицу.
— И это все? Мы не были там и получаса.
— А ты что хотел? Это тебе не для соревнований пегасов выбирать. В шатрах — целевой товар. Такие, чтобы детей не сбросили, только здесь есть. Ими мало кто в стране занимается. Так, что осталось от целевой селекции.
Она оглянулась по сторонам. Когда-то она даже мечтала жить этой жизнью. Грустно улыбнувшись голубому небу, Белла сама потянула Фрэнка к границе ярмарки. Хотелось как можно быстрее вернуться домой, пока этот сумасшедший Лонгботтом еще что не придумал.
Фрэнк оставил ее в холле Блэк-парка. Женщина поспешила по лестнице наверх, стараясь не оглядываться на человека, из-за которого ей иногда хотелось самой удавиться. Было стыдно. По-настоящему стыдно за то, что когда-то была способна на что угодно, лишь бы получить свое. И еще стыдно за то, что она и сейчас, в некотором роде, поступает так же.
Фрэнк же, едва выполнил свою миссию на сегодня, разом погрустнел. Засунув руки в карманы — когда-то мама так и не смогла отучить его от этой дурацкой привычки. На залитой солнцем лужайке уже не было Андромеды с дочерью — вот уж кто из всей семьи по-настоящему невозмутим.
Он аппарировал не к поместью, а к тому дому, где он когда-то жил с Алисой. Он стоял на той же территории, что и поместье с теплицами, только был в разы меньше, уютнее и светлее. Прошелся по высокой траве к крыльцу, поднялся по каменным ступеням на небольшую веранду. Надо, наверное, снести этот дом. Здесь они даже были счастливы какое-то время. Пока война не вошла в этот дом.
Алиса права. Права во всем. Зачем ей нужен такой муж, который находил войну интересной? Который пропадал на дежурствах, который с удовольствием бросался в любую заварушку, иногда забирая с собой и свою курсантку, свою же жену. Немудрено, что ему и тогда, и сейчас так комфортно с Сириусом. Они оба не успели повзрослеть к той войне.
Дверь в дом противно заскрипела, а на полу обнаружился целый слой пыли. Просторный коридор, прямо гостиная, чуть левее лестница, направо вход в еще одну общую комнату. Там раньше стояла еще одна кроватка для Невилла. Алиса читала ему вслух, пела песни. Фрэнк прислонился к стене, осматривая опустевшую комнату. Когда пожиратели вошли сюда, он встретил их в коридоре. Но место здесь немного, а их было четверо против одного.
Фрэнк тяжело вздохнул, входя в бывшую гостиную. Здесь он все же упал. Лестрейнджи быстро разобрались с Алисой, она все же была не очень хорошим аврором. Тогда, лежа на полу и задыхаясь от боли, он был бы даже рад смерти. Наверное, ему так же оставалось немного до полного сумасшествия. Только вид Беллатрикс, что покачивала на руках Невилла, заставлял его подниматься на локтях, стараясь изо всех сил защитить сына… в аврорате ему сказали, что Беллатрикс поймала заклинание спиной. Тогда еще много говорили о том, что и у сумасшедшей женщины есть материнский инстинкт — она интуитивно прикрыла ребенка.
Ужасный день. И, наверное, ужасно думать об этом дне так, будто он случился не с ним, а с кем-то другим. Сегодняшний он не имел ничего общего с тем Фрэнком. И еще он был уверен, что та Беллатрикс не имеет почти ничего общего с той женщиной, что сегодня выбирала новых друзей для детей.
Глава 22. Беги, Питер, беги
Блэк часто сначала делал, потом уже думал. Говорил он по-настоящему неприятные вещи, но почему-то Джеймс и Ремус всегда его прощали. Прощали легко, будто ничего и не случилось, просто потому что "это же Сириус". У него и так было все, о чем другие могут только мечтать, а он еще и мог говорить гадости совершенно безнаказанно.
Но все же однажды, курсе так на шестом, именно он явно дал понять Питеру, что тот не так уж ничтожен. Как это всегда бывало у Сириуса — всего одна фраза, одна безжалостная фраза, которая надолго останется в памяти Питера как лучшая его похвала.