— Добби, сэр. Просто Добби, домовой эльф, — ответило существо.
— В самом деле? — сказал Гарри. — Видите ли… не хотелось бы показаться грубым, но, боюсь, сегодня моя комната не самое лучшее место для домового эльфа.
Из гостиной донесся высокий, притворно-приторный смех тети Петуньи. Эльф поник головой.
— Дело не в том, что я не рад встрече с вами, — поспешно добавил Гарри, — но… что привело вас сюда?
— Понимаете, сэр, — горячо начал эльф, — Добби пришел сказать вам, сэр… ах, это так трудно, сэр… Добби не знает, с чего начать…
— Не хотите ли присесть? — вежливо предложил Гарри, указав на кровать.
К его ужасу, эльф залился слезами, произведя при этом немало шума.
— «П-присесть»! — всхлипывал он. — Никогда… никогда еще…
Гарри показалось, что голоса внизу притихли.
— Извините меня, пожалуйста, — прошептал он, — я никоим образом не хотел вас обидеть.
— Обидеть Добби! — давился слезами эльф. — Никогда еще волшебник не приглашал Добби сесть… словно равного…
— Тс-с! — зашикал Гарри, стараясь при этом сохранять доброжелательное выражение лица и подталкивая Добби к кровати, на которую тот уселся, громко икая; всем своим видом эльф смахивал на большую уродливую куклу. В конце концов, он сумел взять себя в руки и так и сидел, с обожанием уставившись на Гарри громадными, полными слез глазами.
— Вы, вероятно, нечасто встречали порядочных волшебников — сказал Гарри, стараясь утешить его.
Добби кивнул. А потом вдруг вскочил и стал с остервенением биться головой об оконную раму, исступленно крича: — Доббидрянной! Добби гадкий!
— Прекратите! Что вы делаете?! — зашикал на него Гарри, вскакивая и оттаскивая эльфа обратно на кровать. Тут с оглушительным криком проснулась Эдвига и начала яростно бить крыльями по прутьям клетки.
— Добби должен был наказать себя, сэр, — сказал эльф, у которого после акта самобичевания глаза съехались к переносице. — Добби едва не сказал плохо о своей семье, сэр…
— О вашей семье?
— О семье волшебников, которой Добби служит, сэр… Добби — домовой эльф, сэр, и его удел — пожизненно прислуживать одному дому, одной семье…
— А им известно, что вы здесь? — спросил Гарри с любопытством.
Добби бросило в дрожь.
— О нет, сэр, нет… Добби придется жестоко наказать себя за визит к вам, сэр. Добби придется прищемить себе уши печной заслонкой за то, что он натворил. Если бы они узнали, сэр…
— Но если вы прищемите себе уши печной заслонкой, неужели они ни о чем не догадаются?
— У Добби большие сомнения на этот счет, сэр. Добби вечно приходится за что-нибудь себя наказывать, а хозяева вовсе и не противятся. Порой и сами напоминают, что совсем не лишним было бы наказать себя разок-другой сверх положенного…
— Так почему вы не покинете их? Не сбежите?
— Для этого домовой эльф должен получить свободу, сэр. А это семейство ни за что не освободит Добби… Добби придется прислуживать хозяевам до самой смерти, сэр…
Гарри глядел на эльфа в задумчивости.
— А я-то думал, что мой крест самый тяжкий — и всего лишь из-за того, что мне предстоит провести в этом доме еще четыре недели, — сказал он. — Да по сравнению с вашим семейством Дэрсли просто сама гуманность. А помочь вам никто не может? Я, например?
В ту же секунду Гарри пожалел о сказанном, потому что Добби вновь разразился стенаниями, будучи не в силах совладать с переполнявшим его чувством благодарности.
— Прошу вас, — в отчаянии зашептал Гарри, — прошу вас, тише. Если Дэрсли что-нибудь услышат, если они узнают, что вы здесь…
— Гарри Поттер предлагает Добби помощь… Добби наслышан о вашем величии, сэр, но о вашем великодушии Добби и не догадывался…
Чувствуя, как кровь приливает к лицу, Гарри возразил:
— Все рассказы о моем величии — пустая болтовня. Я даже не лучший ученик на своем курсе в Хогвартсе. Вот Гермиона…
Он осекся, так как мысль о Гермионе болью отозвалась в груди.
— Скромность и смирение украшают Гарри Поттера, — с благоговением произнес Добби, и его вытаращенные глаза вспыхнули огнем. — Гарри Поттер не распространяется о своей победе над Тем-Кого-Нельзя-Называть.
— Над Волдемортом? — спросил Гарри.
Добби зажал ладонями свои оттопыренные уши и простонал: — Ах, сэр, не произносите этого имени! Умоляю, не надо!
— Извините, — быстро сказал Гарри. — Я знаю, многим это не по душе. Мой друг Рон…
Он вновь замолчал. Мысль о Роне причинила не меньшие страдания.