Несколько мгновений Скримджер гневно взирал на него, затем развернулся и молча захромал обратно. Гарри увидел, что Перси и прочие чиновники из министерской делегации поджидают его, бросая нервные взгляды на рыдающих Хагрида и Грохха, которые так и остались сидеть на своих стульях. А к Гарри спешили Рон с Гермионой, уже разминувшиеся с топавшим в противоположном направлении Скримджером. Гарри повернулся и медленно пошел дальше, ожидая, когда друзья нагонят его, что они наконец и сделали — в тени бука, под которым все трое нередко сиживали в более счастливые времена.
— Чего хотел Скримджер? — шепотом спросила Гермиона.
— Того же, что и на Рождество, — пожал плечами Гарри. — Получить от меня секретные сведения о Дамблдоре и обзавестись для Министерства новым рекламным мальчиком.
С секунду Рон, казалось, пытался справиться с обуревавшими его чувствами, а затем громко сказал Гермионе:
— Слушай, я сбегаю, дам Перси по морде!
— Нет, — твердо ответила она и ухватила его за руку.
— А мне бы так полегчало!
Гарри рассмеялся. Даже Гермиона слабо улыбнулась, но стоило ей взглянуть на замок, и лицо ее вновь потемнело.
— Как подумаешь, что мы сюда можем и не вернуться… — тихо сказала она. — Ну как можно закрыть Хогвартс?
— Глядишь, еще и не закроют, — отозвался Рон. — Дома не безопаснее, чем здесь, верно? Сейчас повсюду одно и то же. Я бы даже сказал, что в Хогвартсе лучше, в нем столько волшебников, способных его защитить. Ты как считаешь, Гарри?
— Я не вернусь в школу, даже если она откроется снова, — ответил Гарри.
Рон вытаращил глаза, а Гермиона лишь печально сказала:
— Я ждала от тебя этих слов. Но что ты собираешься делать?
— Загляну еще разок к Дурслям, так хотел Дамблдор, — ответил Гарри. — Но не надолго, после этого я покину их навсегда.
— И куда ты отправишься, если не в школу?
— Думаю вернуться в Годрикову Впадину, — негромко сказал Гарри. Мысль эта сидела у него в голове еще с той ночи, когда погиб Дамблдор. — Для меня все началось именно там. И мне все время кажется, что я должен в ней побывать. Да и могилы родителей навестить хочется.
— А потом? — спросил Рон.
— Потом займусь поисками оставшихся крестражей, — ответил Гарри, глядя на белую гробницу Дамблдора, отражавшуюся в воде по другую сторону озера. — Он хотел этого от меня, потому и рассказал мне о них все. Если Дамблдор был прав, а я в этом не сомневаюсь, где-то еще спрятаны четыре крестража. Мне нужно найти их и уничтожить, а после взяться за седьмой обломок души Волан-де-Морта, за тот, что сидит в его теле, потому что именно я должен его убить. И если по пути мне подвернется Северус Снегг, — прибавил он, — тем лучше для меня и хуже для него.
Наступило долгое молчание. Толпа уже почти рассеялась, последние из скорбящих, уходя, по широкой дуге огибали монументального Грохха, по-прежнему обнимавшего Хагрида, горестные стенания которого разносились эхом над озерной водой.
— Мы будем с тобой, Гарри, — сказал Рон.
— Что?
— В доме твоих дяди с тетей, — сказал Рон. — И потом, куда бы ты ни отправился.
— Нет… — быстро возразил Гарри. На это он никак не рассчитывал, он хотел внушить друзьям, что собирается идти своим опаснейшим путем в одиночку.
— Ты говорил нам когда-то, — тихо промолвила Гермиона, — что у нас есть время отступиться, если мы того захотим. Мы этим временем не воспользовались, верно?
— Мы с тобой, что бы ни случилось, — сказал Рон. — Но только, дружок, прежде чем отправляться куда-то еще, даже в Годрикову Впадину, тебе придется заглянуть к маме с папой.
— Зачем?
— Ты про свадьбу Билла и Флер, случаем, не забыл?
Гарри ошеломленно уставился на него — то, что на свете еще существуют такие нормальные вещи, как свадьба, казалось ему и невероятным, и чудесным.
— Да, уж ее-то мы пропустить не вправе, — сказал он.
Его ладонь машинально сомкнулась на ложном крестраже, но несмотря на все, несмотря на темный, извилистый путь, ожидавший его впереди, несмотря на последнюю встречу с Волан-де-Мортом, которая, знал Гарри, состоится наверняка — через месяц, год или десять лет, — при мысли о том, что ему еще предстоит провести с Роном и Гермионой последний счастливый и мирный день, на сердце у него полегчало.