Люпин вцепился в волосы обеими руками, он был совершенно выведен из равновесия.
— Такие, как я, обычно не размножаются. Ребёнок станет таким же, я уверен в этом… Как мне простить себя за то, что сознательно рискнул передать свое состояние невинному ребёнку? Если же каким-то чудом ребёнок будет нормальным, то ему в сотни раз лучше обойтись без отца, которого он всегда будет стыдиться!
— Ремус! — прошептала Гермиона со слезами на глазах. — Не говори так. Как ребёнок может тебя стыдиться?
— Ох, не знаю, Гермиона, — произнёс вдруг Гарри. — Я бы точно стыдился.
Гарри не знал, откуда пришла ярость, заставившая его тоже вскочить на ноги.
Люпин выглядел так, словно Гарри ударил его.
— Если при новой власти магглорождённые считаются второсортными, что же будет с полуоборотнем, отец которого — из Ордена Феникса? Мой отец погиб, защищая меня и маму. И ты полагаешь, он предложил бы тебе бросить своего ребёнка и отправиться с нами на поиски приключений?
— Как… Как ты смеешь? — возмутился Люпин. — Я ведь не жажду опасностей или личной славы! Как ты мог даже подумать…
— Мне кажется, ты чувствуешь себя сорвиголовой, — продолжал Гарри. — Мечтаешь быть таким же, как Сириус…
— Гарри, не надо! — взмолилась Гермиона, но он продолжал смотреть прямо в взбешённое лицо Люпина.
— Никогда бы не поверил, если бы мне сказали, что человек, научивший меня сражаться с дементорами, — трус.
Люпин вытащил палочку так быстро, что Гарри едва успел потянуться за своей. Раздался громкий щелчок, и Гарри понял, что летит в сторону, как от удара. Он врезался в кухонную стену и сполз на пол. Кончик плаща Люпина мелькнул за дверью.
— Ремус, Ремус, вернись! — кричала Гермиона, но Люпин не ответил.
Мгновеньем позже хлопнула входная дверь.
— Гарри! — всхлипнула Гермиона. — Как ты мог?
— Легко, — ответил Гарри.
Он поднялся, чувствуя, как на голове в ушибленном месте вырастает шишка. Его всё ещё трясло от злости.
— Не смотри на меня так! — резко бросил он Гермионе.
— Не ори на неё! — огрызнулся Рон.
— Не ссорьтесь! — Гермиона бросилась между ними.
— Тебе не следовало говорить так с Люпином, — сказал Рон Гарри.
— Он сам нарвался.
В голове наперегонки проносились обрывки воспоминаний: Сириус, падающий через арку, Дамблдор в воздухе, вспышка зелёного света и голос его матери, умоляющей о милосердии…
— Родители, — продолжал Гарри, — не должны оставлять своих детей, если… если им не приходится этого сделать насильно.
— Гарри, — Гермиона успокаивающе протянула руку, но он оттолкнул её и отодвинулся в сторону, глядя в огонь, который наколдовала Гермиона.
Однажды он говорил с Люпином через этот камин в поисках поддержки после того, что узнал про Джеймса, и Люпин помог ему. Теперь измученное, белое лицо Люпина плыло перед ним в воздухе. Он почувствовал внезапный приступ раскаяния. И Рон, и Гермиона молчали, но Гарри был уверен, что они переглядываются за его спиной и ведут молчаливый разговор.
Он оглянулся, и они поспешно отвернулись друг от друга.
— Я знаю, что не надо было называть его трусом.
— Нет, не надо было, — сразу же согласился Рон.
— Но он ведёт себя как трус.
— И всё равно, — начала Гермиона.
— Я знаю, — сказал Гарри. — Но если это заставит его вернуться к Тонкс, оно того стоило, верно?
Он не смог сдержать умоляющие нотки в голосе. Гермиона смотрела с сочувствием, Рон — с неуверенностью. А Гарри перевёл взгляд на свои ботинки и подумал об отце. Поддержал бы Джеймс его в высказанном Люпину или разозлился бы за то, как сын обошёлся с его старым другом?
В тишине кухни чуть заметно ощущался запах недавней ссоры и невысказанных упрёков Рона и Гермионы. «Ежедневный Пророк», который принёс Люпин, всё ещё лежал на столе. С первой страницы прямо в потолок смотрел портрет самого Гарри. Он склонился над столом, открыл наугад газету и притворился, что читает, но смысл слов ускользал, а в голове всё ещё стоял разговор с Люпином. Гермиона и Рон возобновили свой молчаливый разговор с другой стороны газеты, он это почувствовал. Гарри с шумом перевернул страницу, и имя Дамблдора бросилось в глаза. Прошло некоторое время, прежде чем он понял, что это за фотография, подпись под которой гласила: Семья Дамблдора, слева направо: Альбус, Персиваль с новорождённой Арианой на руках, Кендра и Аберфорт.
Фотография привлекла внимание Гарри, и он рассмотрел её в подробностях. Отец Дамблдора, Персиваль, был симпатичным мужчиной, блеск в его глазах был заметен даже на этой старой фотографии. Младенец Ариана была чуть больше буханки хлеба, и о ней трудно было сказать что-то более определённое. У матери, Кендры, были волосы цвета воронова крыла, затянутые в высокий узел, и точёные черты лица. Она выглядела очень аристократично. Когда он смотрел на её чёрные глаза, высокие скулы и прямой нос над высоким воротником шёлкового платья, ему вспомнились фотографии коренных жителей Америки, которые ему доводилось видеть ранее. На Альбусе и Аберфорте были одинаковые курточки с кружевными воротниками и волосы, подстриженные до плеч. Альбус выглядел на несколько лет старше, в остальном братья были похожи: эта фотография была сделана задолго до того, как Альбус сломал нос и начал носить очки.