Они должны были аппарировать в деревню под покровом темноты, поэтому, ближе к вечеру глотнув многосущного зелья, Гарри превратился в лысого маггла средних лет, а Гермиона — в его маленькую, похожую на мышку, жену. Сумочка, покрытая бисером, вмещавшая всё, что у них было (кроме крестража, который Гарри надел на шею), находилась в кармане застёгнутого на все пуговицы пальто Гермионы. Гарри накинул плащ-невидимку, и они окунулись в удушающую темноту.
С бешено бьющимся сердцем Гарри открыл глаза. Они стояли, сцепившись руками, на заснеженной дорожке под тёмно-синим небом, на котором уже тускло мерцали первые ночные звёзды. Коттеджи выстроились по другой стороне узкой дороги, их окна сверкали рождественскими украшениями. Впереди отблески золотых уличных фонарей указывали на центр деревни.
— Всё в снегу! — прошептала Гермиона под плащом. — Ну почему мы не подумали о снеге? Несмотря на все наши предосторожности, мы будем оставлять следы! Нам надо избавиться от них. Ты пойдёшь впереди, а я займусь этим.
Гарри не хотелось входить в деревню ярмарочной лошадью, скорчившись спина к спине под плащом-невидимкой, чтобы одновременно убирать магией следы.
— Давай снимем плащ, — предложил Гарри, но когда заметил, что Гермиона испугалась, добавил: — Да ладно, мы сами на себя не похожи, и вокруг никого нет.
Он засунул плащ под куртку, и они беспрепятственно проследовали вперёд. Ледяной воздух жалил их лица, пока они проходили мимо домов, из которых любой мог быть тем, в котором когда-то жили Джеймс и Лили, или где сейчас живёт Батильда. Гарри пристально вглядывался в их парадные двери, занесённые снегом крыши и террасы, размышляя, сможет ли он узнать один из них, зная, однако, в глубине души, что это невозможно, что он был слишком мал, когда покинул это место навсегда. Он не был даже уверен в том, что сможет увидеть дом вообще; он не знал, что случалось, когда Хранитель Заклятия Верности умирал.
Затем маленькая улочка, по которой они шли, свернула налево, и им открылась маленькая площадь — сердце деревни. Окружённый разноцветными огоньками, в центре площади стоял военный мемориал, частично закрываемый Рождественским древом. Вокруг размещались разные магазины, почта, паб и маленькая церковь, чьи витражные окна, как разноцветные драгоценности, ярко сверкали.
Снег здесь был утоптанным, тяжёлым и скользким: ведь люди ходили по нему весь день. Жители деревни сновали мимо них туда-сюда; фигуры мягко освещались уличными фонарями. Когда двери паба открывались и закрывались, до Гарри с Гермионой доносились смех и популярная музыка. Затем они услышали, как в маленькой церкви запели рождественский гимн.
— Гарри, это же Сочельник!
— Разве?
Он потерял счёт дням; они не видели газет неделями.
— Да, я уверена, — сказала Гермиона, подняв взгляд на церковь. — Они… они должны быть там, да ведь? Твои мама и папа? Я вижу кладбище за церковью.
Гарри почувствовал сильное волнение, даже более похожее на страх. Теперь, когда он был так близко, он засомневался — хотел ли он увидеть это? Возможно, Гермиона поняла, что он чувствовал, потому что взяла его за руку и повела, время от времени подталкивая вперёд. На полпути через площадь она, однако, остановилась.
— Гарри, смотри!
И указала на памятник. Пока они шли мимо него, он изменился. Вместо обелиска, исписанного именами, там была статуя трёх человек: мужчины в очках, с взлохмаченной причёской, женщины с длинными волосами и добрым, милым лицом и маленького мальчика, сидящего на руках у матери. Снег пушистыми белыми шапками лежал на их головах.
Гарри подошёл ближе, пристально вглядываясь в лица своих родителей. Он и представить не мог, что здесь может быть статуя… Как странно было видеть каменного себя — счастливого малыша без шрама на лбу…
— Идём, — проговорил Гарри, вдоволь насмотревшись на памятник, и они повернули опять по направлению к церкви.
Когда они перешли дорогу, он мельком глянул через плечо: статуя снова стала военным мемориалом.
Когда они приблизились к церкви, пение стало громче. Горло Гарри сжалось: так сильно вспомнился ему Хогвартс; и Пивз, вопящий из рыцарских доспехов неприличные вариации рождественских гимнов; и двенадцать Рождественских елей в Большом зале; и Дамблдор, нахлобучивающий шляпу, которую он выиграл в фанты; и Рон, в свитере ручной вязки…
Вход на кладбище вёл через узкую калитку. Гермиона толкнула её, стараясь открыть как можно тише, и они прошли внутрь. По обе стороны скользкой дорожки, ведущей к дверям церкви, снег был глубокий и нетронутый. Они двинулись вокруг здания прямо через сугроб, оставляя за собой глубокие борозды и держась в тени под светящимися окнами.
Позади церкви торчали ряды припорошенных надгробий, возвышаясь над бледно-голубым покровом снега с вкраплением ослепительно красного, золотого и зелёного цветов — отблесками разноцветных стёкол. Сжав рукой палочку в кармане куртки, Гарри подошёл к ближайшей могиле.
— Посмотри — Эббот, возможно это дальний родственник Ханны!
— Говори потише, — попросила его Гермиона.
Они шли всё дальше и дальше по кладбищу, оставляя за собой тёмные следы на снегу, останавливаясь, чтобы рассмотреть надписи на старых надгробиях, и косясь в окружающую их темноту, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает.
— Гарри, сюда!
Гермиона была в двух рядах надгробий от него. Сердце Гарри сильно забилось.
— Это …?
— Нет, но взгляни!
Она указала на тёмный камень. Гарри нагнулся и увидел на замёрзшем, покрытом пятнами лишайника граните имена: «Кендра Дамблдор», немного ниже даты её рождения и смерти, «и дочь её Ариана». Там же была цитата:
«Ибо где твоё сокровище, там будет и твоё сердце».
Значит, Рита Скитер и Мюриэль дали некоторые верные сведения. Семья Дамблдора, действительно, жила здесь, и часть её здесь и умерла.
Увидеть могилу было хуже, чем услышать о ней. Гарри не мог избавиться от мысли, что они оба с Дамблдором имеют глубокие корни на этом кладбище и что Дамблдору следовало бы сказать ему об этом, а он, напротив, никогда и не думал поделиться, рассказать об этой связи. А они могли бы приходить сюда вместе. На мгновение Гарри представил себя здесь с Дамблдором. Какие узы могли бы их связывать, как много это значило бы для него? Но видимо для Дамблдора тот факт, что их семьи лежат бок о бок на одном кладбище, был незначительным стечением обстоятельств, никак не относящимся, возможно, к той работе, что он хотел поручить Гарри.
Гермиона смотрела на Гарри, и тот был рад, что его лицо скрыто в тени. Он снова перечитал слова на надгробии: «Ибо где твоё сокровище, там будет и твоё сердце». Он не понимал, что значили эти слова. Несомненно, Дамблдор выбрал их, как самый старший в семье после смерти матери.
— Ты уверен, что он не упоминал…? — начала Гермиона.
— Нет, — сухо перебил её Гарри, — давай поищем ещё, — и он отвернулся, желая никогда не видеть этого камня: он не хотел, чтобы его взволнованный трепет сменился обидой.
— Здесь! — прокричала Гермиона из темноты спустя несколько мгновений. — А, нет, прости, я подумала, что здесь написано «Поттер».
Она протирала крошащийся, покрытый мхом камень, пристально всматриваясь в него, и хмурилась.
— Гарри, вернись на минутку.
Ему не хотелось увидеть нечто подобное, однако неохотно, но послушно, он побрёл к ней обратно через снег.
— Что там?
— Посмотри сюда!
Надгробие было очень старым, испорченным погодой и временем настолько, что Гарри с трудом мог разглядеть имя. Гермиона показала ему символ внизу.
— Гарри, это знак из книги!
Он всмотрелся в то место, на которое она указала: камень был такой потёртый, что трудно было определить, что же выгравировано там. Однако треугольный символ под нечитаемым именем был вполне различим.
— Да… может быть…
Гермиона подсветила своей волшебной палочкой, указывая ею на имя на вершине камня.
— Здесь сказано, Иг… Игнотус, я думаю…
— Я пойду, продолжу искать родителей, хорошо? — сказал ей Гарри почти грубо и отправился обратно, оставив Гермиону, склонившуюся рядом со старым надгробием.