| Ron obviously realized that he’d gotten Harry into trouble, because he hadn’t called again. Harry’s other best friend from Hogwarts, Hermione Granger, hadn’t been in touch either. Harry suspected that Ron had warned Hermione not to call, which was a pity, because Hermione, the cleverest witch in Harry’s year, had Muggle parents, knew perfectly well how to use a telephone, and would probably have had enough sense not to say that she went to Hogwarts. |
Рон, очевидно, понял, что навлёк на друга неприятности, и больше не звонил. И лучшая подруга Гарри по “Хогварцу”, Гермиона Грэнжер, тоже не объявлялась. Гарри подозревал, что Рон посоветовал Гермионе не звонить, и это было очень жалко, ведь Гермиона, самая умная девочка в Гаррином классе, наверное, догадалась бы не сообщать с первых слов о том, в какой школе она учится. |
| So Harry had had no word from any of his wizarding friends for five long weeks, and this summer was turning out to be almost as bad as the last one. There was just one very small improvement — after swearing that he wouldn’t use her to send letters to any of his friends, Harry had been allowed to let his owl, Hedwig, out at night. Uncle Vernon had given in because of the racket Hedwig made if she was locked in her cage all the time. |
Таким образом, в течение пяти долгих недель Гарри не получал от друзей никаких известий, и лето оборачивалось таким же невыносимым, как и предыдущее. Было только одно маленькое улучшение - поклявшись, что не станет использовать сову для посылки писем друзьям, Гарри получил разрешение выпускать Хедвигу по ночам. Дядя Вернон сдался, потому что Хедвига не выносила постоянного сидения в клетке и устраивала по ночам жуткий шум. |
| Harry finished writing about Wendelin the Weird and paused to listen again. The silence in the dark house was broken only by the distant, grunting snores of his enormous cousin, Dudley. It must be very late, Harry thought. His eyes were itching with tiredness. Perhaps he’d finish this essay tomorrow night... |
Гарри закончил писать про Везучку Венделин и снова прислушался. Тишина в спящем доме нарушалась лишь отдалёнными раскатами храпа двоюродного брата Дудли. Должно быть, сейчас уже очень поздно, подумал Гарри. Глаза у него чесались от усталости. Может, закончить завтра ночью?... |
| He replaced the top of the ink bottle; pulled an old pillowcase from under his bed; put the flashlight, A History of Magic, his essay, quill, and ink inside it; got out of bed; and hid the lot under a loose floorboard under his bed. Then he stood up, stretched, and checked the time on the luminous alarm clock on his bedside table. |
Он завинтил крышку на чернильнице; вытащил из-под кровати старую наволочку; сложил в неё фонарик, “Историю магии”, сочинение, перо и чернила; встал с кровати; и спрятал образовавшийся мешок под неприбитой половицей под кроватью. Затем он выпрямился, потянулся и посмотрел на светящийся циферблат будильника на прикроватном столике. |
| It was one o’clock in the morning. Harry’s stomach gave a funny jolt. He had been thirteen years old, without realizing it, for a whole hour. |
Час ночи. В животе что-то юркнуло. Сам того не подозревая, он уже час назад перешагнул порог своего тринадцатилетия. |
| Yet another unusual thing about Harry was how little he looked forward to his birthdays. He had never received a birthday card in his life. The Dursleys had completely ignored his last two birthdays, and he had no reason to suppose they would remember this one. |
Еще одной странностью Гарри было его безразличие к собственным дням рождения. За всю свою жизнь он не получил ни единой поздравительной открытки. Последние два дня рождения Дурслеи проигнорировали целиком и полностью, и не было никаких оснований считать, что они вспомнят о нём на этот раз. |
| Harry walked across the dark room, past Hedwig’s large, empty cage, to the open window. He leaned on the sill, the cool night air pleasant on his face after a long time under the blankets. Hedwig had been absent for two nights now. Harry wasn’t worried about her: she’d been gone this long before. But he hoped she’d be back soon — she was the only living creature in this house who didn’t flinch at the |
Гарри прошёл по неосвещенной комнате, мимо огромной пустой клетки Хедвиги, к раскрытому окну. Облокотился на подоконник. После долгого сидения под одеялом прохладный ночной ветерок приятно освежал лицо. Хедвиги не было уже две ночи подряд. Гарри о ней не беспокоился: она и раньше улетала на такой срок. Но он очень ждал, чтобы она вернулась - |
| sight of him. |
сова была единственным живым созданием в доме, кто не ёжился при виде маленького колдуна. |
| Harry, though still rather small and skinny for his age, had grown a few inches over the last year. His jet-black hair, however, was just as it always had been — stubbornly untidy, whatever he did to it. The eyes behind his glasses were bright green, and on his forehead, clearly visible through his hair, was a thin scar, shaped like a bolt of lightning. |
Гарри, хотя и был по-прежнему невысоким и худеньким для своего возраста, всё же подрос за лето на пару дюймов. А вот его угольно-черные волосы оставались такими же, какими и были всегда -упрямыми, жёсткими, непослушными. Из-за стекол очков смотрели всё те же ярко-зеленые глаза, а на лбу сквозь чёлку отчётливо проглядывал тонкий зигзагообразный шрам. |
| Of all the unusual things about Harry, this scar was the most extraordinary of all. It was not, as the Dursleys had pretended for ten years, a souvenir of the car crash that had killed Harry’s parents, because Lily and James Potter had not died in a car crash. They had been murdered, murdered by the most feared Dark wizard for a hundred years, Lord Voldemort. Harry had escaped from the same attack with nothing more than a scar on his forehead, where Voldemort’s curse, instead of killing him, had rebounded upon its originator. Barely alive, Voldemort had fled.
|