Гарри лежал, не находя слов для ответа. Думбльдор сидел, улыбаясь в потолок, и мычал про себя.
- Сэр? - обратился к нему Гарри. - Я тут подумал... Даже если камня больше нет, Воль... то есть, я хочу сказать, Сами-Знаете-Кто...
- Называй его Вольдеморт, Гарри. Всегда называй вещи своими именами. Боязнь названия усиливает боязнь самого предмета.
- Да, сэр. Так вот, Вольдеморт ведь будет искать другие способы вернуться, верно? Он ведь не умер?
- Нет, Гарри, не умер. Он все еще жив, наверное, ищет себе какое-нибудь новое тело... Он не по-настоящему жив, следовательно, его нельзя убить. Он оставил Белку умирать; он не знает жалости ни к врагам, ни к друзьям. Тем не менее, Гарри, хотя на этот раз ты всего лишь отодвинул его возвращение, и он может найти кого-то еще, кто пожелает принять участие в следующей битве, какой бы безнадежной она ни казалась - но если он проиграет еще и еще раз, что ж, может быть, он так и не вернется к власти.
Гарри кивнул, но от этого голова его страшно закружилась. Затем он сказал: "Сэр, есть еще кое-что, о чем я хотел бы спросить, если можно... я хочу знать правду кое о чем..."
- Правду. - Думбльдор вздохнул. - Правда - прекрасная и одновременно ужасная вещь, поэтому с ней следует обращаться с величайшей осторожностью. Однако, я отвечу на твои вопросы, если только у меня не будет действительно веских оснований, чтобы этого не делать, и в таком случае тебе придется извинить меня. Разумеется, ни в каком случае я не стану лгать.
- Хорошо... Вольдеморт сказал, что ему пришлось убить мою маму, потому что она пыталась помешать ему убить меня. Но зачем ему было убивать меня?
На этот раз Думбльдор вздохнул еще глубже.
- Увы! Первый же твой вопрос я вынужден оставить без ответа. Не сегодня. Не сейчас. Когда-нибудь ты обязательно узнаешь... а пока оставь эти мысли, Гарри. Когда ты станешь старше... Я знаю, как тебе тяжело слышать это... когда ты будешь готов, ты все узнаешь.
И Гарри понял, что спорить бесполезно.
- А почему Белка не мог до меня дотронуться?
- Твоя мама умерла, спасая тебя. Если есть на свете что-то, чего Вольдеморт не в состоянии понять, это - любовь. Он не осознает, что любовь такой силы, какую испытывала к тебе твоя мать, оставляет свой собственный след. Не шрам, не какой-нибудь видимый знак... но, когда кто-то любит тебя так сильно, он, даже после своей смерти, защищает тебя своей любовью. Эта любовь пропитала все твое существо. И поэтому Белка, полный ненависти, зависти, злобы, разделивший свою душу с Вольдемортом, не мог прикоснуться к тебе. Для него это было смертельно - дотронуться до чего-то настолько хорошего.
Думбльдор внезапно проявил повышенный интерес к усевшейся на подоконник птичке, и это дало Гарри возможность промокнуть глаза простынкой. Овладев собой, Гарри спросил: "А плащ-невидимка - вы не знаете, кто прислал его мне?"
- Ах, плащ... Так случилось, что твой отец оставил его у меня, и я решил, что тебе он может пригодиться. - Думбльдор подмигнул. - Полезная вещица... В свое время твой папа с его помощью воровал с кухни пирожки.
- И вот еще что...
- Валяй.
- Белка сказал, что Злей...
- Профессор Злей, Гарри.
- Да... Белка сказал, что он ненавидит меня, потому что ненавидел моего отца. Это правда?
- Пожалуй, они и впрямь недолюбливали друг друга. Примерно как ты и мистер Малфой. Кроме того, твой отец совершил нечто, чего Злей оказался не способен простить.
- Что?
- Он спас Злею жизнь.
- Что?
- Да-да... - подтвердил Думбльдор задумчиво. - Забавно, до чего нелогично устроены люди, правда? Профессор Злей не может перенести, что он в долгу перед твоим отцом... Я не сомневаюсь: он так защищал тебя на протяжении всего этого учебного года, потому что считал, что таким образом может отдать долг твоему отцу и они будут квиты. И тогда он уже с полным правом сможет презирать и ненавидеть память о твоем отце...
Гарри попытался вникнуть в суть этих слов, но кровь застучала в голове, и ему пришлось прекратить думать.
- И, сэр, есть еще одна вещь...
- Только одна?
- Как я достал камень из зеркала?
- Ага, вот это хороший вопрос. Это была одна из моих самых замечательных идей, и, между нами говоря, это еще слабо сказано. Понимаешь, только тот, кто хотел найти камень - найти, а не использовать - мог бы получить его, в противном случае он видел бы себя добывающим золото или пьющим Эликсир Жизни. Иногда я сам себя удивляю... А теперь, довольно вопросов. Предлагаю тебе лучше обратить внимание на эти сладости. О! Всевкусные орешки Берти Ботт! В юности мне не посчастливилось, мне попался орешек с вкусом рвоты, и, я боюсь, моя привязанность к этому лакомству в изрядной степени ослабела - но, полагаю, ничего страшного, если я съем вот этот, цвета ириски?
Он улыбнулся и с хитрым видом закинул в рот золотисто-коричневый орешек. Подавился и сказал: "Увы! Ушная сера!"
Мадам Помфри, фельдшер, была очень милой, но чрезвычайно строгой женщиной.
- Всего пять минут, - умолял Гарри.
- Ни в коем случае.
- Вы же впустили профессора Думбльдора...
- Впустила, но ведь он директор, а это разные вещи. Тебе нужен отдых.
- А я и отдыхаю, смотрите, лежу и все такое. Ну, мадам Помфри...
- Ладно, ладно, - сдалась она, - но только пять минут.
И она впустила Рона и Гермиону.
- Гарри!
Гермиона готова была наброситься на него с объятиями, но сдержалась, к счастью - голова у Гарри все еще очень болела.
- О, Гарри, мы боялись, что ты... Думбльдор был так обеспокоен...
- Вся школа только об этом и говорит, - сказал Рон. - А что случилось на самом деле?
Это оказался один из тех редких случаев, когда реальные события еще загадочнее и увлекательнее, чем слухи, которые о них ходят. Гарри рассказал друзьям обо всем: о Белке; о зеркале; о камне; о Вольдеморте. Рон с Гермионой проявили себя превосходными слушателями; они ахали в правильных местах, а когда Гарри дошел до того момента, когда Белка развернул тюрбан, Гермиона громко вскрикнула.
- Значит, камня больше нет? - спросил Рон в конце. - И Фламел теперь умрет?
- Я тоже это спросил у Думбльдора, но он говорит - как это? - "для правильно организованного сознания, что есть смерть, как не новое интересное приключение".