Но не буду затягивать сей рассказ. Ибо, хотя Основу было приготовить весьма сложно, важен был последний этап. Когда я решился на сие деяние, то подобрал маленького сироту, чьи родные скончались от чумы. Родные его не имели ни капли Дара, потому и не жили со своими, но у мальчика он был. И весьма сильный.
В то время я уже свёл знакомство с отцом Жерве, который считал тех, кто имеет Дар, исчадиями Ада и фанатично верил в Господа нашего… Он ничего не знал о том, что Дар есть и у меня, потому не стеснялся делиться со мною своими взглядами. Отец Жерве основал приют для сирот с Даром, но сей приют был для них Адом на земле, ибо он старательно наказывал несчастных за малейшие проявления магии. Именно в этот приют я и отдал ребёнка, предварительно завязав на него Основу.
Несчастное дитя протянуло целых пять лет, прежде, чем Дар его вырвался наружу во всей красе, уничтожив и отца Жерве, и самый приют, в котором к тому времени почти не осталось воспитанников — частью они умерли после недавней чумы, частью разбежались. Может быть, поэтому отец Жерве стал столь жесток с мальчиком. Во всяком случае, Дар ребёнка вырвался наружу в видё ужасного чёрного облака, уничтожив всё живое в приюте, а связь мальчика с Основой окончательно укрепилась, и разрушительная сила Дара мирно напитала Основу, создав то, что я так давно жаждал получить. После смерти ребёнка Основа превратилась в эликсир, который и именуют ошибочно Философским камнем. По моим подсчётам нам с Перренель хватит эликсира на пять с лишним сотен лет…
По отцу же Жерве и его несчастным воспитанникам я закажу нынче же заупокойные службы в трёх монастырях, сделав туда подходящие по размеру вклады. Записка сия будет запечатана и сможет её прочесть только мой кровный сын, ежели у меня таковой будет, если же нет, то пусть лежит запечатанной до Страшного суда…»
После этих слов алхимика комната стала подёргиваться рябью, словно изображение в сломанном телевизоре, потом всё исчезло, и я снова оказался перед задумчиво глядящей на меня Гекатой.
— Понял теперь? — спросила она. — Иногда лучше показать, чем рассказать.
— Понял… — пробормотал я. — Из Мицара хотели сделать обскура специально? Чтобы получить Философский камень?
Геката кивнула. А меня прорвало:
— То есть, получается, что мальчика специально увезли из Англии и поместили в приют… при этом на него повесили связь с некоей загадочной Основой, которая должна была постоянно подпитываться от его страданий и боли?
Геката снова кивнула.
— Но тут похититель явно просчитался — приют, в котором оказался мальчик, был совсем не плохим местом, к тому же его несколько раз пытались усыновить приличные семьи. Похоже, на Мицара было наложено какое-то заклятие, отчего его опекуны, сначала искренне расположенные к мальчику, начинали питать к нему прямо противоположные чувства, а потом возвращали назад. От этого Мицар страдал… но этих страданий было явно недостаточно, вот его и подпихнули к Вайсмюллерам. А там… там он должен был стать обскуром, стереть с лица земли эту гнусную дыру и погибнуть. А в момент его смерти Основа получала бы наибольший выброс магической энергии и появлялся бы новый Философский камень. Но тогда… тогда получается, что следил за всем этим не Дамблдор. Он бы просто физически не смог так часто мотаться в Европу — и так сидит на трёх стульях.
— У него просто есть могущественный сообщник, — кивнула Геката.
— Гриндевальд? — спросил я.
— Может быть… — протянула Геката. — А может быть — и нет. Магический мир знает далеко не всё об Альбусе Дамблдоре, и вряд ли узнает всё до конца. Может, это и к лучшему… Есть такие бездны в душе человеческой, куда никому не стоит заглядывать.
— Да уж, — проворчал я. — Не стоит. Но почему Мицар стал перерождаться в обскура именно сейчас? Ведь всё закончилось… Ему больше ничто не угрожает.
— Это Связь с Основой, — мрачно сказала Геката. — Она сама по себе является ещё и мощнейшей ментальной закладкой, которая рано или поздно привела бы Мицара к саморазрушению.
— Но что является этой связью? Я не понимаю… — растерянно произнёс я.
— Крестраж, — спокойно ответила Геката. — За связь с основой отвечает крестраж, помещённый в живого носителя. Это такая мерзость, до которой не опускался даже Герпий Злостный. Напротив, этот фанатик фальшивого бессмертия указал в своей книге о крестражах то, что в живого носителя они не могут быть помещены.
— Стоп… Так получается, что Фламель создал крестраж и поместил его в того несчастного ребёнка? Расколол душу?
— Жестокие времена, — вздохнула Геката. — Но не волнуйся о Фламеле, создание крестража гарантировало, что созданный им камень идеально подойдёт своему создателю. Так что он не мог наделить бессмертием всех жаждущих. Только себя.
— А Перренель? — спросил я.
— А он настолько сильно любил Перренель, что она ощущалась им, словно часть собственной души. Так что да, он смог даровать бессмертие той, кого любил. Возможно, будь у него дети… Но детей у них не было.
— Ну, тогда это точно Дамблдор и Гриндевальд, — быстро сказал я. — Они ведь любили друг друга… Вроде бы… И вряд ли Дамблдор доверился кому-то другому настолько сильно. Да и не стал бы его сообщник работать без выгоды…
— Почему? — хмыкнула Геката. — Золотом-то можно наделить кого угодно. Так что не делай поспешных выводов.
— Не буду, — согласился я. — Но что делать, чтобы помочь Мицару? Бросить в него Аваду Кедавру, чтобы убить крестраж?
Геката покачала головой:
— Ненадёжно. Так можно убить не только крестраж, но и мальчика.
— Извините, — повинился я, — глупость сморозил. Но как спасти Мика?
— Я могу помочь, — грустно улыбнулась Геката. — Но для этого… Поверь, это не я придумала…
— Что? — торопливо спросил я. Мне показалось, что Мицар в своём сне стал как-то… беспокойнее?
— Для того, чтобы уничтожить крестраж мне потребуется на несколько мгновений стать материальной. А для этого нужна жертва. Несколько месяцев твоей жизни, Гарри. Два, три, четыре… Не могу сказать точно… Это время выпадет из твоей жизни. Ты будешь в состоянии, подобном магической коме.
Я вздохнул. В кому не хотелось категорически, но раз уж другого выхода нет…
— Надеюсь, это не последние месяцы моей жизни… — неуклюже пошутил я.
Геката пожала плечами. Блин, что-то мне страшновато… Ох, надеюсь, что не проснусь в гробу… или как там хоронят волшебников.
— Ты можешь отказаться, — напомнила Геката. — Я могу вывести тебя отсюда. Я даже могу приглушить… ослабить обскура, ты не пострадаешь.
— А Мицар всё равно погибнет, да? Если я не соглашусь?
— Да.
Ну, вот и всё. Ненавижу ситуации, в которых есть только выбор между правильным и правильным. Потому что другой выбор — это и не выбор вовсе.
— Я согласен, — сказал я. — Делайте всё, как нужно, только спасите Мицара.
Геката бледно улыбнулась, и передо мной привычно сгустилась тьма.