Пол я, кстати, отмыл, мебель оттёр и отполировал специальной мастикой, отмыл загаженный непонятно чем подоконник, даже стены протёр, благо обои оказались моющимися. В общем, комната приобрела вполне жилой вид, и Петунья, оглядев всё это, выдала мне подушку, одеяло, плед и комплект постельного белья, а также занавески на окно. Всё не новое, но куда приличнее того ужаса, на котором спал бедный Гарька.
Потом я помог Петунье в уборке дома — обещал, так надо выполнять. Первое время она косилась на меня, то ли ожидая, что я всё крушить и ломать начну, то ли ждала, что у меня вторая голова отрастёт, но потом вроде успокоилась и даже сказала, что у меня получается совсем неплохо (ещё бы не получалось, у меня в прошлой жизни горничных не было).
Наконец Петунья отправилась готовить обед, а я почувствовал себя уставшим донельзя. Неудивительно, тело-то слабенькое, да ещё такой шок вчера перенёс. Это я ещё долго держался.
Поэтому я отправился наверх, предварительно прихватив спионеренную в том же гараже в коробке со всякими железяками, к которым Вернон явно не прикасался вечность, задвижку, а к ней специальную отвёртку и несколько найденных там же шурупов. Мне совсем не нужно было, чтобы Дадли ко мне врывался, когда ему вздумается, а уж как закрепить задвижку, я знал, ибо в прошлой жизни мелким домашним ремонтом занимался тоже самостоятельно. Первому мужу было вечно некогда, а уж после расставания со вторым приходилось экономить на всём… Но ладно, не будем о грустном, трудности делают нас сильнее, вот и эти знания пригодились.
Помучившись с шуруповёртом (о, вспомнил, как эта штука называется!) задвижку я всё же закрепил и с наслаждением задвинул её, отрезая себя от Дурслей. А потом рухнул на кровать поверх пледа, чтобы чуточку полежать.
Чуточку не получилось, и я сам не заметил, как задремал.
Во сне я долго бродил по какому-то парку — старому и неухоженному, потом наткнулся на полуразрушенную беседку, пол которой усыпали занесённые ветром полуистлевшие сухие листья. А из беседки доносились тихие детские всхлипы. Я заглянул туда и увидел сидящего на куче листьев маленького мальчика лет четырёх — черноволосого, одетого в какие-то непонятные лохмотья. Пацан тихо всхлипывал, уткнув голову в колени, и от этой картинки веяло таким унынием, таким одиночеством, что мне стало жалко малыша.
— Эй… — прошептал я, — ты что здесь делаешь один?
Пацан поднял голову и уставился на меня:
— Гарри… Но ведь ты же ушёл к папе и маме… Я думал, что остался совсем один…
А потом он вскочил на ноги, каким-то странным, змеиным движением перетёк ко мне. Пацан был прехорошенький, чисто ангелок, даже грязь на щеке и заметная царапина на шее его не портили. Я поражённо замер, а пацан, присмотревшись ко мне, неожиданно замер… и в его красивых синих глазах — глубоко, на самом дне — мелькнули еле заметные красные искорки. Мама дорогая… Это что ж такое?
— Гарри? — вопросительно прошептал пацан.
— Том? — с той же интонацией озвучил я свою идиотскую идею.
— Да! Ты вернулся! — И пацан радостно бросился меня обнимать.
Вот это я вляпался…
====== Глава четвёртая. В которой герой продолжает плодотворное общение ======
Автор думал, что сможет выложить главу только завтра, но неожиданно написалось…
Так что, ловите, мои дорогие!
Проснулся я уже тогда, когда за окном наливались серым тусклые английские сумерки. Ощущение было такое, словно меня стукнули по голове пыльным мешком, да так и оставили, поэтому первое, что я сделал, — попытался собрать все мысли в кучку.
Мальчик из моей головы действительно оказался крестражем Тома Риддла. И да, появился он именно в ту самую ночь на Хэллоуин, когда были убиты родители Гарьки. Только вот… это был не просто кусок расколотой души. Непостижимым образом я получил то немногое хорошее, что сохранилось к тому времени в искалеченной душе Волдеморта, и прежде всего — его счастливые воспоминания. Детские воспоминания, и было их немного, поэтому и выглядел крестраж таким малышом. Да, я увидел очень немногие моменты, когда Томми был счастлив, и были это такие мелочи, что хотелось зареветь. Небольшая шоколадка, сунутая в руку дамой-попечительницей, радость от правильного ответа на уроке, счастье от подаренной учительницей за успехи в школе новенькой книги, ощущение тёплой шёрстки под пальцами, когда он гладил белого кролика по имени Мукки… Да-да, того самого кролика Билли Стаббса, которого впоследствии убил… но этого в воспоминаниях не было. А вот змейка, обвившаяся вокруг запястья и что-то весело шипевшая мальчику, была. Одним из самых радостных воспоминаний был огромный волшебный замок, словно парящий над озёрной гладью, в этом воспоминании смешались и радость, и надежда, и ощущение счастья… А ещё я увидел девочку в мантии с равенкловскими нашивками — хорошенькую, темноглазую и русоволосую. Звали её Сельма*, и юный Том был в неё влюблён со всем подростковым максимализмом и самоотречением. Но потом её по какой-то причине забрали из Хогвартса и больше никаких воспоминаний о девушках или… юношах мне не встретилось.
Ого, а у Роулинг никакого намёка на влюблённость Тома нет. А ведь он до определённого момента был нормальным мальчиком… ну, как нормальным — с поправкой на несчастливое приютское детство, конечно, и у него просто не могло не быть хотя бы первой детской любви. И вообще, это были обычные воспоминания ребёнка-сироты, которым то, что семейные дети получают даром, даётся с огромным трудом и помнится долго.
Я вздохнул. Волдеморт, канонный Волдеморт, был мне противен, но вот мальчика Томми ненавидеть не получалось никак. Тем более, что именно он оказался единственным Гарькиным другом — правда виделись и разговаривали они только во снах, но именно такая поддержка и помогала Гарьке оставаться адекватным до самого конца его недолгой жизни. Томми, кстати, быстро понял, что я — не Гарри, но возмущаться не стал, только вздохнул, и каким-то взрослым, надтреснутым голосом заметил:
— Может, это и к лучшему. Эти… они бы ему жизни не дали. А ты справишься, я чувствую. Только можно, я буду тебе сниться?.. Не каждую ночь, если ты против, но хоть изредка. Мне здесь скучно и плохо одному…
Я разрешил. Было у меня такое чувство, что этот Томми мне ничем не грозит, к тому же, если бы он хотел захватить тело Гарьки — уже захватил бы, ведь тот-то доверял своему ночному собеседнику безоговорочно. Кстати, Томми, на мой вопрос о контроле над телом, тихо ответил:
— Я бы этого не сделал. Это было бы нечестно… К тому же… Я же не целая душа, я только её небольшая часть. А душа Гарри была цельной, как и твоя. Так что нет, не смогу. Я даже не смогу пробиться к тебе в сознание, когда ты бодрствуешь. Только во сне, понимаешь? Хочешь, поклянусь?
Моя паранойя тут же радостно согласилась, и этот мелкий дурачок действительно поклялся, что не причинит мне вреда никаким образом, а если и причинит, то пусть магия накажет его за это. Причём клятва, несмотря на то, что её давал крестраж, явно была настоящей, поскольку у Томми на запястье появился призрачный браслет, а у меня (это я уже при пробуждении увидел) у основания большого пальца появилось несколько тонких синеватых завитков, похожих на лепестки.
В общем, теперь мне было с кем посоветоваться, только вот беда — реальных знаний своего прототипа у Томми было маловато. То есть всё осталось у того куска души, который сейчас шляется где-то в лесах Албании, если верить канону. Но кое в чём он реально мог мне помочь — например, простейшие упражнения для развития магического ядра, бытовые чары и те же самые классические «Вингардиум Левиоса», «Алохомора» и «Репаро». Причём беспалочково и невербально — то, что доктор прописал! И он обещал мне помочь с их освоением!
В общем и целом, наш разговор был очень плодотворным, разрешение общаться со мной во сне я Томми дал, правда, подумал, что надо что-то решать с этой его бестелесностью. Мне его реально было жаль и хотелось как-то помочь, но как? Пазл «Собери Тёмного Лорда» мне устраивать пока не по силам, да и не хочется, если честно, потому как, если этот крестраж ко мне лояльно и дружественно настроен, то все прочие… Это большой вопрос. Попёрся же Волдеморт убивать младенца, а получать Аваду в качестве приза за удачную сборку я не хочу.