Не то чтобы люди восприняли ее отказ, как трагедию, но воздухе ощутимо повисла неловкость. Соплеменники переминались с ноги на ногу и бросали растерянные взгляды. Джеррет, с одной стороны, старательно прятал довольную улыбку, однако, с другой, тоже казался смущенным.
- Но, - звонко выдохнула Кира в морозный воздух и пожала плечами, - я бы хотела приходить в гости, если вы не против.
Толпа облегченно загудела, разряжаясь отдельными возгласами одобрения и симпатии. На том Кира посчитала, что ее миссия выполнена и можно откланяться. Она переобнималась со всеми пожелавшими объятий, пожала все потянувшиеся к ней руки, расцеловалась с Маленой, условившись о посиделках в более приватной обстановке, обменялась искренними любезностями с шаманом и Джерретом.
На проходной, где Кира тепло прощалась с караульными, ее окликнул Арчи.
Не без труда удержавшись от враждебной гримасы, она обернулась. Сама наобещала в гости ходить, значит, следовало научиться смотреть на него без возмущенного содрогания. «В конце концов на него влияло зелье…»
- Я провожу тебя немного, не возражаешь? – похудевший, с ввалившимися щеками и глазами, а главное из-за виноватого взгляда он, хоть и был волком, но производил впечатление, которое лучше всего характеризовалось выражением «побитая собака».
- Вообще-то я просто к ребятам подошла, - она все-таки слегка нахмурилась, - а уходить собиралась камином.
- Тогда до резиденции?..
Она чуть шевельнула плечами:
- Пойдем.
- Кира, я виноват… - тяжело вздохнув, произнес он, бросив взгляд через плечо и убедившись, что поблизости никого нет. – Оправдываться не буду… Не знаю, что тут можно сказать. Просто я уйду завтра, вот и воспользовался случаем, чтобы прощения попросить. Прости, если сможешь.
- Подожди, куда ты уйдешь? – не ожидавшего такого поворота событий Кира остановилась. – Не могу сказать, что рада тебя видеть, но племени ты нужен. Тебе нет нужды уходить. В конце концов, все знают, что тебя опоили.
- Спасибо тебе за эти слова, - он слабо улыбнулся, - но дело не во всех. Я не считаю себя вправе оставаться здесь.
- Что ж… Тогда удачи.
- Значит, все встало на свои места? – Северус нежно погладил вложенные в его руку пальцы. – Я очень рад.
- А ты? Как ты себя чувствуешь? – осторожно спросила Кира.
- Я в порядке, - вздохнув, он кивнул и добавил, посмотрев в глаза: – Правда. Все хорошо.
Слушая ее рассказ, он одновременно заглядывал вглубь себя. В душе, которая в первые мгновения после срыва казалась полностью опустошенной, теперь заново и как-то сама собой отстраивалась исправленная картина мира. В этом мире у Северуса был отец, который хоть изначально и был далек от образца хорошего родителя, но со временем по-настоящему изменился. А жену с сыном Тобиас все-таки любил и, наверное, всю жизнь терзался чувством вины. И за несколько минут до смерти просил о прощении. Конечно же, сын простил ему свое, мягко говоря, не особо счастливое детство и со своей стороны, тоже хотел бы сказать: «Прости». За неверие, за нежелание замечать очевидное, за грубое и несправедливое отношение в старости…
«Все путем, парень! Выше нос» - и ощущение крепкой руки, слегка потрепавшей его по плечу.
Память вынесла на поверхность одно из забытых радужных воспоминаний детства, связанных… с Тобиасом. Как выяснилось, у Северуса имелись и такие. И катание с родителями на утлой лодчонке, и скворечник, который они смастерили вместе с отцом… Но погребенные под наслоениями разочарования, обиды и злости все счастливые осколки памяти, казалось, были утрачены навсегда. Однако теперь, когда Адское пламя выжгло весь мусор дотла, нашлись. И, как ни странно, несмотря на возраст имели для Северуса ценность.
«Все путем, парень» - ответил ему голос молодого Тобиаса. Снейп-старший шагнул вместо сына в преисподнюю, чтобы тот мог жить дальше и быть счастливым. А значит, пожалуй, Северусу следовало простить и самого себя.
- Все хорошо, - сказал он Кире и не покривил душой, хоть в ней и щемило. Только вот… Он убрал ей за ухо прядь волос. – Скажи, твоя мама жива?
- Насколько мне известно, да.
- Ты как-то упоминала, что было время - она искала встречи с тобой? Тогда поговори с ней, - это звучало не как указание, и даже не как совет, скорее как просьба.
*
Женевская зима постоянством не отличалась. То небо заволакивало белесыми тучами и выпадал снег, укрывая дом и окрестности тонкой пуховой шалью. То начинало ярко светить солнце и все таяло. Нынешнее утро тоже выдалось солнечным и Эйлин проснулась под бодрый стук капели. Посмотрела в окно. Капли на ветках сверкали так, что после взгляда на них перед глазами заплясали темные мушки. Вздохнув, она погладила подушку мужа. Прошло восемь дней как, вроде бы обыденно шагнув за порог спальни, он ушел навсегда. Ушел на ее глазах. Она поняла, что происходит, но почувствовала только сковывающий тело ледяной страх и почти не ощутила боли. Боль появилась позже, поначалу глухая она накатывала приступами, с каждым разом становясь острее. Хуже всего прошла первая, та самая ночь. Постель еще хранила его запах, его тепло, тогда как сам он исчез, сгинул в огненном смерче и даже тела, чтобы попрощаться не осталось. Только до Эйлин окончательно дошло, что больше ей его не увидеть, не услышать, не коснуться. Эйлин плакала, вцепившись в его подушку и думала, что, как ей жить без Тобиаса, она не знает, но и оставить сына ей в такой момент нельзя.
Первые пару дней она сдерживалась только на людях, а наедине с собой отдавалась отчаянию. Спать не могла, а изводить себя не имела права. Спросила невестку о зелье, вместе отыскали. Приняла. Вызванный снадобьем сон не предполагал сновидений, но только тех, что порождаются разумом. Для духов препятствий нет, а к ней пришел Тобиас. Веселый, бодрый.
- Эли, маленькая моя, - так он называл ее в первые дни безмятежного счастья, пока не узнал о колдовстве, и потом, много позже, когда ее волшебство принял, - ну что за сырость ты здесь развела? Пристало ли ведьме огорчаться по пустякам? Я же люблю тебя, а значит, смерть нам не помеха. Считай, что я просто уехал осваиваться на новом месте, а тебя заберу, когда придет время…
Проснулась она тогда с улыбкой, зная, что теперь точно справится. И вот прошло всего несколько дней, а душа уже почти не болела, оставалась лишь светлая грусть.
И убеждая Северуса не беспокоиться на ее счет, Эйлин говорила совершенно правдиво:
- Важно то, что он ушел счастливым, сынок! А я… Мне его не хватает, но это ничего. В конце концов, не так уж долго мне предстоит скучать. Нет, не хмурься так, Северус, - она искренне улыбалась, - торопить события я не собираюсь. Хочешь, обет дам? Просто сам посуди, какие мои годы. Большая часть жизни позади, и мне есть, чем наполнить ее остаток.
Она в самом деле знала ради чего, точнее кого, будет жить. Ради своих детей: сына и… дочки. Это слово вырвалось невольно от переизбытка эмоций. На третий день, когда Эйлин уже стало легче и Северус, придя в себя, умчался спасать, как он тогда выразился, остатки бизнеса, они с Кирой от нечего делать решили посмотреть телевизор. Мимоходом мелькнувшие в речи диктора «первые дни нового года» и дата в углу экрана напомнили и без того известный, но полностью обойденный вниманием факт:
- Получается, Тобиас умер в новогоднюю ночь, - тихо и скорбно произнесла Эйлин.
- Выходит, - теплая ладонь Киры осторожно накрыла ее руку, - он открыл для нас двери в этот год. И все последующие…
Их взгляды встретились, глаза Эйлин заволокла пелена слез.
- И правда! Так и есть, дочка… - она сразу же осеклась, стушевалась, не уверенная в том, что не перешла границу дозволенного, - вы ведь позволите так вас называть?
Кира смущенно улыбнулась и кивнула:
- Конечно, - а потом они обнялись.
Казалось бы, мелочь, случайность, но с того момента Кира перестала быть просто приятной в общении избранницей Северуса, в их отношениях появилась особая теплота. И ощущение родства, по крайней мере со стороны Эйлин.