Самоирония выплескивается однобокой полуулыбкой.
— Нет. Зови меня Том. — Раньше он однозначно предпочел бы Марволо, но почему-то это имя так с ним и не срослось. Возможно, потому, что причин для уважения к деду-волшебнику имелось ничуть не больше, чем для симпатии к ненавистному отцу-магглу.
Снейп обозначает очередной повод для удивления движением брови и переводит на собеседника вопросительный взгляд.
— Так для чего ты меня звал, Том?
— Хотел обратиться с просьбой. Выслушаешь?
— Не вижу причин для обратного, раз уж пришел, — настороженность сквозит в голосе. Снейп не считает нужным ее скрывать.
— Ты мог бы принести мне?.. — “Настороженность твоя напрасна, Северус. А вот удивить тебя я, пожалуй, в очередной раз смогу.” — Скрипку.
— Скрипку?
— Да, я когда-то играл на этом инструменте.
— Я помню.
— Но?..
— Но, по правде говоря, ждал, что твоя просьба будет связана с чем-то более прагматичным.
На этот раз Том искренне смеется.
— Знаешь, в чем отличие физической жизни от жизни бестелесного духа, Северус? Конечно, нет. Ты ведь через такое не проходил… В телесных ощущениях, — он невольно смотрит на окно, — и возможности самому творить себе условия существования. И в одном, и в другом я сейчас существенно ограничен, но я могу чувствовать, думать и писать, — выразительный взгляд в сторону вороха бумаг, — пока мне этого достаточно.
— Записи скрыты? — Снейп выглядит озадаченными, глядя на чистые желтоватые листы.
— Да. Несмотря на все эти украшения, магия все еще при мне. Просто она только возле самых пальцев, — будто желая убедиться в сказанном, Том подносит руку к лицу и, внимательно глядя на нее, проводит большим пальцем по подушечкам четырех других, — и дальше, чем на четверть дюйма, распространиться не может. Министерские знают, — сообщает он изумленному Снейпу, — но ничего с этим не делают, поскольку не хотят лишиться возможности получать от меня консультации по чересчур сложным для них вопросам. — Самодовольство мешается с самоиронией. Мелковатый повод для гордости, особенно на фоне вынашиваемых некогда планов. Но все-таки. — А зачаровать я могу разве что собственные записи.
— А скрипка тебе поможет думать?
— Чувствовать, — отвечает Том и отводит взгляд в темный угол комнаты. Снейп хмыкает, и бывший Темный лорд с неожиданной для самого себя горькой улыбкой поворачивается к нему.
— Ты не простил и не простишь, — не вопрос — утверждение. И сорвалось оно невольно, но Том еще не решил, досадовать ему по этому поводу или нет.
Северус некоторое время смотрит на него неверящим взглядом, потом сглатывает и, судя по всему, решает ответить откровенностью на откровенность:
— Незадолго до того, как оказаться здесь, ты сделал немало того, что достойно уважения. Я благодарен тебе за отца, — он снова сглатывает и отводит глаза, будто собираясь с мыслями. — И я, наверное, мог бы все понять и, если нужно, простить… кроме одного.
Снейп замолкает, и Том продолжает за него:
— Лили, — от ее имени в груди просыпается боль, но темный маг умеет это скрывать.
— Тебе же ничего не стоило выполнить мою просьбу, — глядя из-под бровей, тихо, почти шепотом говорит Снейп. — Даже если стояла на пути. Разве это проблема? Ты просто не захотел.
— Значит, даже теперь ты бы предпочел, чтобы в ту ночь умер ребенок?
Вопрос явно неожиданный настолько, что Снейп отшатывается и даже не пытается спрятать растерянность. Сегодня явно не его черед удивлять и ошеломлять.
— Я бы предпочел, чтобы они все тогда остались живы, — наконец, он находит нужные слова и кивает.
Том грустно усмехается своим мыслям.
— По крайней мере, ты сумел простить себя, уже неплохо, — немного прищурившись, говорит он, глядя на Снейпа, и тот вскидывает голову:
— Мне показалось или ты только что намекнул, что сам себе простить не можешь? Того, что не выполнил мою просьбу? — Он саркастично ухмыляется, поскольку не верит в то, что такое возможно. И правильно делает.
— Ты здесь ни при чем, Северус, — еле слышно говорит Том и отходит к зарешеченному окну.
Снейп проницателен, умен и неплохо знает своего бывшего повелителя, но в тот день уходит, так ничего и не поняв. Останавливается в дверях и, обернувшись через плечо, бросает:
— Скрипку принесу.
Том чуть заметно кивает в знак того, что услышал, благодарен.
Все верно. Откуда Снейпу знать, что некогда разорванная душа, пройдя через цикл многократных ревоплощений, начинает срастаться. А срастаясь, она открывается для воспоминаний. И болит. Болит так, что наворачиваются слезы. Темный маг не хочет, чтобы кто-либо видел его слабым не только магически, но и духом. Он надеется, что, выразив боль в музыке, больше не допустит, чтобы она текла по щекам. И незачем Снейпу знать, чего ему в самом деле стоила далекая хэллоуинская ночь в Годриковой впадине(1).
*
Выйдя из стен тюрьмы, Северус глубоко вдыхает влажный морской воздух и несколько раз переводит дыхание. Странный разговор с Реддлом разбередил давно, казалось бы, зарубцевавшуюся рану.
Северус не тоскует по Лили, тем более не думает, что мог бы быть с ней. Иногда его даже посещают мысли о том, что первая, при любом раскладе несчастная любовь была в руках провидения лишь средством, помогшим ему, ни с кем себя не связав, дождаться встречи с любовью настоящей. С Кирой. С ней он действительно счастлив. Но это вовсе не означает, что он может теперь вспоминать о смерти лучшей подруги детства, как о событии незначительном, проходящем, которое легко забыть. И простить ее убийцу. Нет, этого он просто не в праве себе позволить.
“Но что хотел сказать Реддл? Затевал какую-то игру? Не похоже. И зачем? Хочет показать, что встал на путь исправления и надеется… на что? Амнистию? Нет, впечатление выживающего из ума он не производит, скорее наоборот”.
В раздумьях Северус доходит до каминной будки — недавнее нововведение, делающее свидания с узниками более доступными — и сталкивается там с Полом.
— Здравствуйте, сэр, — паренек улыбается и кажется самым обычным жизнерадостным подростком. Только на дне серых глаз затаенная тревога — неизгладимый след детских потрясений.
Встреча неожиданная, по вполне вероятная.
— А я пришел навестить мистера Реддла, — бодро сообщает Пол, после того как Снейп ответил на его приветствие.
— Я догадываюсь.
Известие о том, что бывшему обскуром ребенку разрешили свидания с Волдемортом, поначалу шокировало Снейпа. Да, он сам мог подтвердить, что помощь Темного лорда способствовала восстановлению способностей мальчика. Высокого магического потенциала Пол не обнаруживал, но учиться волшебству мог. Однако первой мыслью было: “Мало ли какие идеи захочет заронить Волдеморт в глубоко травмированную душу ребенка, который имел несчастье в полной мере познать жестокость невежественных и фанатичных магглов”.
Риск казался неоправданным. Но чем больше Снейп смотрел на Пола в школе, тем больше убеждался, что очередного Темного лорда из него не выйдет. Слишком честный, открытый, несмотря на все пережитое, и добрый. И способности, опять-таки, даже не выше среднего. Хотя в зельях неплох.
Размышления о школьных успехах Пола закономерно напоминают о приближении нового учебного года, и Северус награждает самого себя ехидной усмешкой, не обращая внимания на непонимающие взгляды каминного сторожа, который долго и нудно проверяет его палочку, а потом заполняет журнал.
Все-таки угодил он в сети Минервы. А самое смешное, что с помощью кого? Джеймса Поттера-младшего. “Наверное, встретить парня с таким именем и фамилией в Хогвартсе — это персональная плохая примета для Северуса Снейпа”, — издевался тогда сам над собой снова-профессор-зелий.
Случилось это немногим больше года назад, когда его понесло к Минерве в прекрасном и потому непозволительно благодушном настроении. Там он и наткнулся на группку старшекурсников с Поттером во главе. Гарри был крестным их с Кирой первенца Эрика, потому с Поттерами они общались, как говорится, семьями. С их детьми Снейп тоже иногда общался и не отказывался отвечать на вопросы из области естественных наук. Поэтому он не слишком удивился, когда Джеймс обратился к нему в коридоре, хотя в былые времена на такое вряд ли бы кто-то осмелился.