– Двадцать как минимум, – врач развел руками, как бы извиняясь за несовершенство шести континентов. – Демографическая необходимость, вы же понимаете… Особенно в свете участившихся Переносов.
– Мне снится, что он задыхается, – упрямо перебила его Мия. – Захлебывается и…
Она снова посмотрела на Эштона – совсем другим взглядом, испуганным, беззащитным, – и замолчала. Они никогда не говорили об этом. С тех пор, как Мия узнала, что беременна, они вообще ни о чем не говорили.
– Ребенок не может утонуть в околоплодных водах, – улыбнулся врач. – Он там дышит. Хотите послушать?
Они ответили разом, синхронно, так что ответы слились в одно слово, состоящее из двух слогов, намертво наложенных друг на друга: «Нет/Да». Эштон знал, чей слог будет его, а чей Мии, еще до того, как это двуглавое слово вырвалось и повисло в стерильной тишине кабинета. Врач взмахнул рукой, как бы отгоняя от себя новорожденного лексического уродца, и доверительно наклонился к Мие.
– Вы не поверите, сколько пар приходят сюда с точно такой же тревогой. И всем я говорю одно и то же…
Мы не «все», с яростью подумал Эштон. Иди ты к чёрту со своим «одним и тем же». Что ты вообще знаешь о нас, о том, через что мы прошли, как зачали этого ребенка, несмотря на…
– Хотите узнать предполагаемый пол?
Эштон почувствовал, как плечо Мии под его ладонью окаменело. Она всё так же полулежала в кресле, но теперь всё ее тело было напряжено до предела – даже ресницы, даже прозрачный пух на щеках. В этом состоянии она никак не могла произнести свою часть их двуглавого слова, поэтому Эштон глубоко вздохнул и сказал за двоих:
– Да.
Они встретились на юбилее супружеской пары; ни он, ни она никого из них толком не знали. Эштона притащил приятель, имевший виды на одного из супругов и нуждавшийся в спутнике для отвода глаз. Мию позвал парень, с которым она переписывалась в приложении для сексуально активных одиночек; предполагалось, что они выпьют по бесплатному коктейлю, потрахаются в гостевом туалете и разъедутся по домам.
Так бы и получилось, но оба гостевых туалета были заняты, а в хозяйский стояла очередь из подвыпивших гостей, демонстративно засекавших время всякий раз, как за очередным страждущим закрывалась дверь. Эштон простоял минут двадцать, глядя на кучерявую рыжую макушку с тремя ярко-зелеными прядями, которая приплясывала перед ним в такт музыке. В руках у рыжей макушки, переливаясь через край, раскачивались два разноцветных коктейля.
Когда подошла ее очередь, она оглянулась вокруг, ища кого-то глазами, не нашла, с сомнением задержала взгляд на Эштоне, потом подняла оба коктейльных бокала – и дернула головой в сторону освободившегося туалета. Скрученная в пружину ярко-зеленая прядь упала ей на глаза и зацепилась за ресницы. Эштон так хотел, наконец, отлить, что взял у нее из рук липкий холодный бокал и вошел следом.
– Оптом быстрей! Засекайте, – крикнула макушка и захлопнула эргономичную дверь, задушив возмущенные возгласы очереди.
Голос у нее оказался низкий и прохладный, как стакан воды в летнюю ночь. Как бессмысленный разноцветный коктейль, который плавился у Эштона в руке, пока он смотрел, как она отхлебывает из своего бокала, морщится, ставит его на раковину, а потом легко задирает платье, стягивает трусы и садится на унитаз.
– Прости, я иначе лопну, – сказала она, и Эштон, спохватившись, поспешно отвернулся, расплескав на рубашку половину своего коктейля.
Подняв голову, он обнаружил, что стоит лицом к зеркалу, откуда на него внимательно смотрят смеющиеся глаза.
– А ты упорный, – фыркнула она, шурша скомканным подолом над голыми веснушчатыми коленками. – Как тебя зовут?
Первый год они занимались сексом везде. В парке, на пляже, в аэротакси, в туалетах ресторанов и пневмопоездов, которые несли их в отпуск на другой конец мегалополиса. В гостях у друзей, где хозяева со смехом запирали все туалеты на ключ, чтобы успеть пообщаться с ними. В дизайнерской гостиной у родителей Эштона, куда он привез Мию знакомиться, – за пару недель до свадьбы.
Он хотел ее постоянно: даже когда принимал пациентов у себя в кабинете, даже когда спал. Мия снилась ему каждую ночь – хотя и лежала рядом, закинув на него ноги и руки, голая и горячая, как галька на диком пляже. Во сне она обхватывала губами его член, цепляясь ресницами за волосы у него на животе. Наяву Эштон проводил пальцами по ее бедру – и Мия, не просыпаясь, разворачивалась и вся раскрывалась ему навстречу. Тогда он осторожно нащупывал языком ложбинку у нее под грудью, между ребрами, слушал, как бьется там горячий источник, и чувствовал, что, когда входит в нее, то погружается – прямо туда.