— Хватит, Костыль, — щелкнул пальцами Важный.
Костыль на секунду замер, кивнул, напоследок размахнулся и со всей силы ударил механика кулаком в грудь. Гоша отлетел на несколько шагов, ноги его заплелись, и он, споткнувшись, полетел на пол. При падении головой ударился об острый угол верстака… Умер он сразу.
Ваня всю жизнь был недотепой. Таких обычно называют лопухами. Не то, чтобы он испытывал какие-то страдания от осознания этого факта, однако нередко его посещали мысли о несправедливости уклада, при котором ему всю жизнь суждено оказываться крайним и страдать за чужие шалости. А страдал он за них нередко. Если шли драться на пруд с ребятами с Электролитки, то из тридцати человек, участвовавших в «битве», больше всего доставалось Ване. Если под стул Выдре — хмурой и вредной учительнице химии — подкладывали небольшое, сооруженное из новогодних хлопушек взрывное устройство, отдувался за всех, конечно же, тоже Ваня. Несмотря на полную невиновность, у него, у единственного в классе, глаза бегали воровски, а лицо краснело. И когда Гриб с Санькой нюхали в подвале дихлофос, то, естественно, милиционер по делам несовершеннолетних схватил Ваню, который никогда ничего не нюхал, а в подвале находился просто так, за компанию. Отец его, водитель-дальнобойщик, педагогическим тонкостям был не обучен и драл сына, как в старорежимные времена.
Примкнул к Гоше Ваня не из-за каких-то особых преступных наклонностей, дремлющих с рождения в глубинах его существа. Виной тому была та же недотепистость, да еще любовь к технике, запаху бензина, мечта, как у всех пацанов, о собственном мотоцикле. А еще пуще — о машине. Сосед Гоша был механиком высшего класса и знал о машинах все. Он не стеснялся использовать безотказного, простодушного Ваню — принеси, подкрути, подержи, сбегай за пивом. Постепенно Ваня почти все свободное время стал проводить в гараже. Однажды выпил с приятелями первый стакан портвейна. А месяца через два после пирушки уже считал Гошу и Маратова закадычными друзьями.
На первую кражу с ними Ваня пошел не задумываясь о том, правильно ли он поступает. Если зовут куда-то — значит так надо. После этого он неизменно принимал участие почти во всех делах и даже имел свою долю.
Вскоре он смог позволить себе купить кожаную куртку, черную, всю в заклепках — о такой он мечтал давно; фирменные, белые с зеленым, кроссовки, похожие больше на обувь космонавта; джинсы по последней моде. У Вани даже появилось незнакомое ему до сих пор чувство самоуважения. А тут Гоша еще пообещал вплотную заняться «тачкой» для него. Главное: по дешевке купить развалину с техпаспортом, а под нее подходящий автомобиль увести — раз плюнуть… Машина… Предел мечтаний! При мысли о том, как он сядет в мягкое кресло за руль собственных «Жигулей», красивым движением захлопнет дверцу, плавно выжмет сцепление и устремится вперед, становилось тепло и хорошо на душе.
Первый раз черная тень легла на его душу, когда «брали» «Москвич». Увидев жертву, Ваня проникся к ней жалостью, почти парализовавшей волю. Но длилось это состояние недолго. Вскоре он забыл испуганный, наполненный болью взгляд хозяина того самого «Москвича». Тень ушла. Ушла до того момента, как Гоша увидел у вокзала синие «Жигули» и кивнул: «Берем».
Когда Витька Маратов вытащил нож, у Вани возникло ощущение ирреальности происходящего. Не в силах двинуться, широко раскрытыми от ужаса глазами он смотрел, как Гоша с размаху бьет водителя — вежливого, остроумного парня, вызвавшего у Вани симпатию… А дальше все как в тумане — дорога, лес, труп на размякшей от дождя земле. Когда закапывали убитого, Ваню стошнило. Впервые в жизни его одолело бездонное отчаянье.
Убил водителя Гоша, но несмотря на это чувствовал он себя нормально, будто не произошло ничего особенного, и вовсе нет на его руках крови. Просто удачно провел очередную «операцию» — и все. Маратов после убийства напился до беспамятства и, как обычно, подрался с женой. А Ваня жил как в тумане, все вокруг казалось ненужным и неважным. Он ходил в ПТУ, отвечал на уроках, точил железяки в мастерской, беседовал с приятелями, вяло огрызался на замечания матери, но ему казалось, что делает это не он…
— Ты куда? — спросила мать, увидев, что Ваня надевает куртку.
— К Гоше, — буркнул он, беря завернутый в газету паяльник, который еще утром обещал принести.
— Опять. Что там, медом для тебя намазано?
— Намазано, — буркнул Ваня.
— Чтобы к ужину был. Когда же отец приедет, займется тобой, оболтусом.