Выбрать главу

Совсем редко — обычные письма.

_Р а с с к а ж и о с е б е п о б о л ь ш е! М ы в е д ь с к о р о у в и д и м с я!

_Р а с с к а з ы в а т ь о с о б е н н о н е ч е г о. Е с т ь в е д ь п р о ф а й л. В р я д л и с к а ж у ч т о-т о н о в о е.

_Н у п о ж а л у й с т а! П е р в о е, ч т о п р и д ё т в г о л о в у.

_Т а м, г д е я ж и л, н е б ы л о м о р я. С а м ы й ц е н т р м а т е р и к а. З е м л я, к а к к а м е н ь, ч ё р н ы е я д о в и т ы е р е к и. Н о я з н а л м е с т о, г д е р о с л и ч у д н ы е ц в е т ы. О г р о м н ы е. С и я л и в т е м н о т е, ц в е л и в с е р е д и н е л е т а. Я п р е д с т а в л я л, ч т о б р о ж у п о д р у г о й п л а н е т е. Ч т о м ы в с е п р и л е т е л и н е д а в н о, к о г д а-н и б у д ь д о с т р о и м г о р о д.

Когда открываю твоё письмо, как будто распускается такой цветок. Вот это же чувство.

Об этом Риола, конечно, не написал. И о том, что происходило, когда он возвращался с пустыря домой.

Смерть, ожившие страхи, больная земля, крушение проекта, обозлённые города — всё это между ними было невозможно. Его прошлое было невозможно. Только будущее, сверкающее и смелое — а теперь неясное, как мокрый след на стекле. Говорить стало не о чем. Переливы ночной иллюминации бежали в ритме шагов — летящие волны на непроницаемых окнах, под ногами и над головой. Когда Риола почти добрался до своей комнаты, свет медленно моргнул, умер, обнажая очертания восемьдесят второй зоны — хмурые, разбитые, примятые сизым небом. Аадари стала очень бледна, и возвратившийся свет не вернул её лицу прежние краски.

— Тебе не страшно? — спросила она вполголоса, — То есть, он всё это рассказал, про детей, родившихся здесь, про Город...А если что-то с тобой случится?

— Ничего не случится. Не беспокойся.

Он коснулся двери и хотел шагнуть в комнату, но Аадари поймала его за рукав. Глаза у неё были огромные, испуганные — но Риола не верил в серьёзность этого страха. Так ребёнок боится приоткрытой двери в темноте, рассказанных шёпотом страшных историй. При всей своей подготовке, множестве посещённых конференций и бесед с выжившими, Аадари не жила в зоне катастрофы, а значит, не знала, чего здесь нужно бояться.

— Напиши мне ночью, — сказала она.

Что-то было в этом ещё, не только страх. Риола растерялся, отшагнул от неё, высвободился.

— Напишу, — пообещал он, и дверь захлопнулась.

3

Риола собирался опрашивать детей в столовой, во время завтрака или после. Светлая и огромная, она раскинулась под куполом верхнего этажа центрального корпуса. Даже сейчас, когда настоящий мир лениво смаргивал солнечные луга и густые джунгли бесконечных проекций, вокруг тянулся не пейзаж катастрофы, а небо, серебристое и просторное. Это место казалось Риоле достаточно внепространственным, чтобы хоть немного притушить беспокойство — но Ньорэт настоял, что беседы должны проводиться в переговорной, под запись.

Переговорная оказалась гулкой и длинной комнатой, рассечённой надвое тяжёлым столом. Настенный экран, слишком тесный, чтобы даже мельком можно было принять его за окно, горел единственным пейзажем — весенние ветви, осыпанные росой или дождём, бьющее сквозь них солнце. Свет выплёскивался в комнату, лился по отражающей глади стола, у дверей затухая — казалось, дети вплывают сюда из тёмного колодца. Коснувшись их кожи, этот радостный, дышащий весной свет становился зловещим, мертвенно-зеленоватым. Те же отблески Риола видел на своих осыпанных кляксами руках. Только Аадари выглядела живой. Её искристые ногти, жгучий взгляд, стремительные движения завораживали всех. Мы как болотные духи возле живого огня, — думал Риола, пока Аадари показывала кадры из Реального города молчаливой девочке со змеиными глазами и дарила один из своих брелков мальчику с костяными наростами на ладонях и скулах. Дети следили за ней с изумлённым восторгом и, конечно, все их редкие, шелестящие ответы были про то, что всё у них хорошо. Ничего странного не происходило. Никто ничего не видел. Тот, кто погиб — они упорно избегали имени — был таким до того, как приехал. Уже болел, всегда боялся, принёс страшный сон со своей земли. Но теперь всё хорошо, всё кончилось.