Гастон отбросил воспоминания и схватился за дуло следующего ружья. Собственно, если подумать, то затевал все проказы именно Жорж. Скука – опасная вещь, и, когда на маленького маркиза нападала охота пошалить, слуги страдали от него ещё больше, чем сестра. Однако никакими хворями судьба его за это не покарала. Он вообще никогда не болел. Возможно, если бы его родные не придавали такого значения его физическим изъянам, Гастон даже присоединился бы к их стремлению пролезть в высший свет. А так он не хотел иметь с этими играми ничего общего.
Однако «болезненность» имела и свои преимущества. Вовремя симулируя головную боль и слабость, он мог отвертеться от отцовских охотничьих вылазок в шале, где папаша каждый сезон собирал всех самых богатых и влиятельных мужчин в округе. Но на сей раз ничего не вышло и выдумки Гастона не помогли ему уклониться от поездки.
Сейчас он наблюдал, как двенадцать человек – состоятельные торговцы, поместные дворяне и горстка обедневшей знати – присели па корточки у костра, сверкая высокими, по колено, сапогами. Кожаные ремни низко висели на шёлковых туниках и канареечно-жёлтых, бутылочно-зелёных или алых замшевых колетах, украшенных замысловатыми изображениями тех самых лесных обитателей, на которых они намеревались охотиться. По мнению Гастона, к случаю больше подошёл бы более сдержанный гардероб. Но его мнением никто не интересовался. Никогда.
А потому юноша сгорбился и попытался стать незаметным, волком поглядывая на Жоржа, который перекинул ружьё через плечо и, неспешно проходя мимо, бросил брату на колени крошечный пистолет.
– Такой размерчик тебе больше подходит, мелкий слизняк.
Слизняк. Гастон зарычал в ответ на используемое чернью оскорбление, означающее уродливого человека, ведущего мерзкую жизнь. Гастон схватил детский пистолетик и прикинул, какую рану способна нанести оскорбительно мускулистому бедру Жоржа выпущенная из него пуля. Сможет ли она изувечить его на всю жизнь? Или лучше пусть братец истечёт кровью к тому времени, когда его довезут до ближайшего лекаря. При мысли о том, чтобы унизить брата в глазах родителей, палец Гастона решительно лёг на спусковой крючок. Руки его дрожали, когда он прогуливался вокруг костров, раздавая оружие, которое только что зарядил.
Стук в ушах заглушили щелчки перезарядки и хвастовство охотников. Гастон выпрямил руку и уставился на пистолет; брат подходил ближе. Один выстрел – и он, Гастон, станет любимым сыном. Можно сослаться на непроизвольный выстрел. Честно говоря, в оружии он не разбирался. Солгать нетрудно. Палец на спусковом крючке задрожал, мышцы напряглись. Любой, кто знает Гастона, легко поверит, что пистолет сам сработал в его неуклюжих руках.
Жорж обошёл костры по кругу и уставился на него.
– Отложи эту штуку, пока никого не поранил, Гас.
Это прозвище юноша ненавидел больше всех остальных.
Гастон заскрипел зубами и сердито зыркнул на брата, не видя ничего вокруг. Одно мгновение. Ему нужно только спустить курок.
Ноздри раздулись, в ушах бешено стучала кровь. Насмешки. Подначки... Ну же. Прояви смелость хотя бы раз в своей жалкой жизни.
Гастон опустил пистолет и сник. Будь то несчастный случай или намеренная попытка, вина всё равно ляжет на него.
Чтобы скрыть ярость, колотящуюся в груди, Гастон фыркнул и презрительно выпалил:
– Ты же знаешь, что я бы тебе не навредил, Жоржи.
Жорж долгим взглядом посмотрел на него, затем отвернулся к огню и швырнул в костёр полено. Гастон отскочил от вспыхнувшего пламени в тень, чтобы сноп искр не прожёг его новые лосины и слишком большой, словно с чужого плеча, колет. Lamere, его мать, специально для выезда на охоту велела сшить Гастону смехотворный костюм. Накануне вечером она принесла обновку в его комнату и велела не позорить отца. Гастон отполз глубже в тень деревьев, и его изрытое оспинами лицо вспыхнуло. Даже листья хихикали над головой, шептали оскорбления, которые тут же уносил ветер. «Трус. Кретин. Отщепенец. Неудачник».
Словно чтобы лишний раз подчеркнуть недостатки Гастона, его отец с проворством и изяществом вскочил на валуи и широко развёл руки. Игра света и тени углубляла впадины под его скулами и глазами, и оттого он напоминал зловещее чучело, поставленное во дворе в канун Дня Всех Святых.