На лестнице опять раздается топот, звон шпор, несколько голосов громко и весело перекликаются в вестибюле. Газеты напечатали подробный отчет о вечере у Клотильды, предсказывая доктору Дойблеру блестящую будущность.
Без сомнения, это был выдающийся успех!
— Поздравляю вас, дорогая, — сказала баронесса Клотильде на другой день, приехав к ней на чашку чаю.
Клотильда, утомленная треволнениями своего дебюта, еще нежилась в постели.
— Вот увидите, ваш салон станет духовным центром города, как я вам и предсказывала. Но наше здешнее общество еще должно привыкнуть к нему.
Молодой белокурый доктор Дойблер первым сломал лед, но только профессору Халлю из Исторического общества удалось создать в салоне Клотильды приятную и непринужденную атмосферу. На этот раз люди смеялись даже во время лекции, неизбежной натянутости первого вечера как не бывало.
Свою лекцию профессор Халль читал в начале нового года, тема ее была: «Культура древних германцев и раскопки в Амзельвизе».
Профессор Халль, маленький, хилый, сутулый, держался с большим достоинством; пряди белых волос, как шелковые флажки, реяли над его лысой головой, и хотя он говорил тоненьким голоском, но слушатели даже час спустя после его лекции пребывали в убеждении, что только старый ученый может так живо рассказывать о том, что отделено от нас тысячелетиями. Им начинало казаться, что он долгие годы прожил бок о бок с древними германцами. Вначале они, правда, были несколько озадачены его заявлением, что германцы — смешанный народ. Смешанный? Баронесса сморщила носик. Но это неблагоприятное впечатление вскоре стерлось благодаря красноречию профессора. Ну кто бы мог подумать, что древние германцы ходили бритыми! Бритыми, вы только подумайте! А между тем, в гробницах сплошь и рядом находят искусно сделанные бритвы. Ведь все были почему-то уверены, что древние германцы, косматые, длиннобородые, только и делали, что валялись на медвежьих шкурах и пили мед. А оказывается, что некоторые из них были римскими офицерами, брат знаменитого Арминия даже говорил по-латыни. Когда слушаешь профессора Халля, то кажется, что видишь, как они хозяйничают в своих домах, полных мастерски сработанной утвари с искусной резьбой на заборах и коньках крыш. Седовласый ученый даже продемонстрировал несколько черепков, найденных во время раскопок в Амзельвизе. На них еще сохранились следы тонкого орнамента, правда, уже едва заметные, но красноречиво свидетельствующие о легендарных временах, о которых никто из присутствующих не имеет ни малейшего представления.
— Таковы были праотцы могучего народа, народа-творца, которого бог избрал для господства над миром, — вдохновенно воскликнул своим тонким голоском профессор Халль, и белые локоны взметнулись над его пергаментным черепом.
Громкие аплодисменты послужили ему наградой.
У Клотильды были все основания гордиться своими успехами. Ее уже заметил Таубенхауз. Более того, он однажды обмолвился, что не понимает, как можно желать развода с женщиной, живущей столь богатой духовной жизнью.
Клотильда и баронесса торжествовали. Они пили чай в изящном, со вкусом обставленном салоне Клотильды и без умолку болтали. Баронесса, упиваясь собственным красноречием, выставляла напоказ свои узкие руки, унизанные сверкающими кольцами.
— Порадуемся же, моя дорогая, — сказала она, — что и мы с вами принадлежим к первым строителям нового рейха.
Клотильда обзавелась книгой, где были расписаны темы и названия будущих лекций. Список был огромный. «Песнь о нибелунгах», империя Карла Великого, значение Фридриха Великого, бессмертные немецкие полководцы и так далее и тому подобное.
Сложней было найти подходящих ораторов. Для того чтобы выступать в салоне Клотильды, требовались безупречная репутация и ярко выраженное национальное самосознание.
Имя полковника фон Тюнена уже давно стояло в списке ораторов. Он собирался говорить о сражении под Верденом, в котором был тяжело ранен: «Герои форта Дуомон» должна была называться его лекция.
Росмайер, хозяин «Звезды», оказывается, был прав. Таубенхауз рассказал Фабиану, что гауляйтер решил переселиться в город. Его служебные помещения предполагалось устроить в епископском дворце, жить он намеревался в айнштетенском «замке».