Тем вечером я и не заметила, когда Рахманинов умолк, зато я знаю, что в какой-то момент открыла глаза и обнаружила, что в комнате я одна, а вокруг — полная тишина. По всей видимости, я задремала, что ничуть не удивительно, поскольку всю прошлую ночь я вертелась с боку на бок в гостиной нашей квартиры. Стало быть, убаюканная звуками фортепиано и погруженная в свои размышления, я даже не заметила, когда Эвклид вышел из комнаты. Помню, что я села на кровати и огляделась по сторонам. Сколько времени прошло, я не знала, но друг мой вышел, оставив меня здесь, в своей комнате. Несколько дней назад, когда я еще думала, что реликвия хранится у него, я посчитала бы, что мне представился просто шикарный случай, но сейчас все это было просто смешно. Что может хранить Эвклид? Если уж мой бедный профессор оказался способен своровать часть моего чертова диплома, чтобы заработать несколько грошей, то чего бы он только не отдал за возможность получить в свои руки оригинальный документ, свидетельство изобретения телефона? Он бы стал знаменит. Разве нет? И к нему уже следовало бы обращаться исключительно на «вы».
Куда там! Определенно, у моего профессора ничего нет. Версия Анхеля, как увядающий цветок, теряла лепестки. Никогда еще мне не приходилось наблюдать столь быстротечный процесс преобразования материи. Анхелю, по большому счету, на Меуччи было плевать, поэтому сам по себе манускрипт не имел для него ценности. Он не стремился им обладать, а рассматривал лишь как необходимый этап в процессе получения желаемого. Именно по этой причине лепестки, облетавшие с его версии, превращались в избирательные бюллетени с голосами против него, потому что открывали мне, вернее, делали очевидным то, что сказал Лео: документ у Анхеля. Очень вероятно, что вначале он оставил документ у себя, полагая, что Маргарита за ним вернется, а когда этого не произошло, стал хранителем реликвии Маргариты точно так же, как является хранителем воспоминаний незнакомки с видеопленок. Анхель с его историями! И совершенно ясно, что вообще-то он не хотел продавать манусккрипт, несмотря на настойчивые просьбы Леонардо. Сам Анхель однажды сказал мне, что, даже будь документ у него, он бы ни за что не отдал его писателю. Нет, он хотел и дальше хранить реликвию у себя. Наверное, я покажусь тебе несколько недалекой, но, даже зная, что Анхель спит с итальянкой, я верила тому, что он наговорил мне в парке, верила, что он меня любит. Именно так. Если б он меня не любил, для него все было бы просто: он кувыркается с итальянкой, продает ей документ, и гори оно все синим пламенем. Ни единой причины оправдываться передо мной у него нет. Тем не менее, как и сказал Лео, Анхель не хочет меня потерять. Это факт. Поэтому я ему верила, как верила во все остальное: в его желание снова покорить Маргариту, в красивую историю о возвращении ей реликвии, чтобы она стала думать о нем лучше. Я верила в его любовь ко мне и в его решение продать манускрипт Барбаре. Во все это я верила, как и в то, что он не признается мне, что документ у него, чтобы защитить себя и вызвать мое восхищение собой или, как выразился Лео, стать для меня принцем голубых кровей.
Знаешь, в чем моя проблема? Большая проблема, которая, как и все на свете, зависит от того, под каким углом на нее смотреть. В одном научно-фантастическом рассказе, который я прочла много лет назад, была фраза: «Когда ты находишься на берегу, движется лодка, а когда ты находишься в лодке, движутся берега». Все относительно. Нет? Снова старик Эйнштейн. Моя проблема в том, что у меня нет психологических травм, полученных в семье. У меня было счастливое детство: никто меня не бросал, никто меня не разлюблял, у меня есть мама и папа, мачеха и отчим, и все они вместе, все взбалмошные, все счастливые. Все любят меня и друг друга. Они любят и нас с братом, и дочек моей мачехи. Полный отстой. Совершенная гармония. Я еще и росла без каких-либо серьезных проблем, что неудивительно, потому что, когда люди друг друга любят, все остальное можно пережить. Нет воды и света, бегают тараканы, кто-то сходит с ума — а мои: ну и что? Когда люди друг друга любят, все преодолимо. Жесть. Клянусь, родители меня просто достали. Как бы странно это ни прозвучало, но взросление в таких условиях может стать настоящей проблемой, потому что делает тебя излишне структурированной. Как бы тебе объяснить? Это делает тебя очень восприимчивой, но при этом и очень справедливой. У меня просто сердце разрывается при виде чужих страданий. Мое сердце разрывается, когда я вижу Анхеля и думаю о его синдроме покинутости. Его бросали дважды, и даже сейчас он боится, что и сестренка от него уедет. И я верила ему еще и поэтому, и даже поняла, почему он прячет от меня документ. На самом деле это его единственная ложь. А с другой стороны — чего хотела я? Быть с ним, жить с ним. Именно это он мне только что предложил. Так о чем же еще просить?