Ни о чем. Я больше ни о чем не собиралась просить. Я понимала моего ангела и не собиралась его терять, хотя понять еще не значит простить. Понять: итальянка не вечно будет на Кубе, так что я заключу мир с моим ангелом, скажу ему, что я его понимаю и останусь с ним. Простить: я продолжу следовать плану Леонардо, переориентировав Барбару на Эвклида и изъяв у Анхеля документ, чтобы отдать его писателю. Это справедливо. Нет?
Не делай ты такое лицо! Да, меня просто наизнанку выворачивало от перспективы делить Анхеля с Барбарой, но мне не хотелось его терять, и он должен был заплатить за свою ошибку. Я ведь уже говорила: я равным образом восприимчива и справедлива. Нельзя так ранить людей. Я никогда подобного не терпела. Вот, например, недавно я тебе рассказывала, что решила уйти из Политеха, когда две мои ученицы вошли в туалет, рассуждая о моем дурном характере, причиной которому сексуальная неудовлетворенность. Помнишь? Это меня ранило до глубины души. Ты что думаешь — я спустила им это с рук? Конечно же нет. Это было несправедливо, поэтому мне пришлось кое-что предпринять. Девицы эти не сдали у меня ни одного экзамена, за целый год. Умом они всяко не блистали, и это сыграло мне на руку — скажем, это был их личный вклад, а остальное — спасибо математике, которая умеет быть неточной наукой. Кончилось тем, что обе были вынуждены пересдавать экзамен в августе: бедняжки зубрили учебники, пока остальные гуляли на каникулах. Одна прошла на следующий курс, а второй пришлось из университета уйти, но я точно знаю, что они усвоили этот урок, потому что я не спустила на тормозах. Когда они явились на переэкзаменовку, я посоветовала им уделять больше внимания учебе, а не фантазиям о сексуальной жизни преподавателей. Тебе, наверное, это не понравится, но это и называется «воздать по заслугам». И с Анхелем будет то же самое. Я его понимала, но сидеть сложа руки не могла, нужно было что-то делать. Мы жили в хаосе. Барбара была внешним элементом системы, оказывающим воздействие на поведение Анхеля, а мне захотелось стать бабочкой, которая вызовет ураган.
Эвклид появился в комнате с лампадкой в руках и объявил, что электричество отключили, но мать готовит на керосинке, так что я могу с ними поужинать. Приглашение я приняла, и Эвклид подсел ко мне с расспросами, что у меня случилось. Помню, что я смотрела на его лицо, подсвеченное в темноте, и в сердце своем ощущала большое и теплое чувство к нему, однако было бы справедливо, в высшей степени справедливо, чтобы документ ему не достался. Эвклид тоже лгал и должен за это ответить. Разве не так? Если кто-то и достоин получить документ, так это Леонардо, потому что его роман восстановит справедливость по отношению к Меуччи, тут я была согласна с Маргаритой. Пути назад отрезаны, хаос должен следовать путем эволюции. «Покажи мне фото твоей дочери», — попросила я Эвклида. И хорошо помню выражение сильнейшего удивления в его глазах. И я в первый раз увидела лицо Маргариты.
«…Принцесса молодая, и не злая, и простая, и красивая, как ты».
18
И все стало ускоряться. Кажется, уже на следующий день на работу мне позвонил Леонардо и сообщил, что он уже поговорил с Барбарой. Как мы и условились, он сообщил ей, что документа у Анхеля нет, а поскольку он мастер сочинять истории, то он ей и наплел, что ему, дескать, позвонила из Бразилии Маргарита. Бедняжку явно мучили похмелье и ностальгия, побудившие ее позвонить своему лучшему другу, то есть Леонардо. И в ходе этого разговора внезапно выяснилось, что документ Меуччи вовсе не у Анхеля, а у отца Маргариты. Лео убедил меня, что у итальянки не было никаких оснований ему не поверить: она верила ему прежде, поверила и в версию, где хранителем документа оказывался Эвклид. Она проглотила эту сказку и тут же забеспокоилась, ведь ни Леонардо, ни она сама не были знакомы с отцом Маргариты. И тут последовал мастерский удар: Лео объявил, что вот уж кто действительно близко знает Эвклида, так это я. Другими словами, им нужно приложить максимум усилий, чтобы подружиться со мной. После этого, сказал Лео, Барбара на несколько минут глубоко задумалась, и он даже решил, что она вот-вот расскажет ему о своей связи с Анхелем, но нет, итальянка хорошо хранила свои секреты. Наконец она вынесла вердикт, что если все так, значит, Анхель уже не является ключевой фигурой, а я, наоборот, выхожу на первый план. «Туше!» — заорал Лео в телефонную трубку, и я испугалась, что его услышит директриса и лишит меня права впредь пользоваться изобретением Меуччи. К счастью, она не только ничего не услышала, но, когда я положила трубку, спросила, к несказанному моему удивлению, не смогу ли я посидеть некоторое время в ее кабинете, потому что ей необходимо отлучиться — сходить на примерку к портнихе, которая живет неподалеку. Оставить меня наедине с телефоном было как нельзя кстати, так что я проявила лояльность и согласилась.