Мы с Лео договорились встретиться в воскресенье и заняться актуализацией нашего плана. Оба мы придерживались того мнения, что действовать нужно как можно быстрее. Если Анхель до сих пор не показал Барбаре манускрипт, так это потому, что стремился набить ему цену. Однако время пребывания итальянки на Кубе с каждым днем становилось все короче, но Анхель, очевидно, не позволит ей уехать с пустыми руками. Так что нам следовало поторопиться. Я представила себе директрису на примерке у портнихи и тут же набрала номер итальянки.
Барбара просто растаяла от удовольствия, услышав мой голос. Я поинтересовалась, как у там у нее складывается с Анхелем, и отодвинула трубку от уха, не желая слышать ответ. Но моего слуха все же достиг ее голосок, вещавший о том, что она прилагает все свои силы, дабы покорить его по-настоящему, хотя ее несколько беспокоит, что в прошлые выходные он объявил, что в квартире у него поживет сестренка, так что встречаться они пока не могут. «А ты как думаешь, Хулия, это правда?» У меня возникло сильнейшее желание просунуть руку в одно из круглых отверстий телефонной трубки, дотянуться до противоположного конца соединения, двумя пальцами — средним и большим — щелкнуть ее, точно и сильно, прямо по кончику носа. Я ответила, что это вполне может быть правдой, его сестра действительно иногда остается пожить в его квартире, и Барбаре не стоит сильно беспокоиться, пусть лучше расскажет мне, как там продвигается другой ее проект — ну тот, что по национальной литературе. Ясное дело, меня это ни в малейшей степени не интересовало, но это был неплохой заход, и когда я выслушала ее ответ, то более чем к месту пришлись мои слова, что я знаю одного юного автора, который мог бы ее заинтересовать, и добавила: «Он сын Эвклида, моего лучшего друга». Выслушав это, Барбара умолкла, но всего на секунду, а потом сказала: «Ага». А затем спросила, есть ли у этого парня публикации, а я совершенно честно ответила, что мне кажется, что нет — он еще очень молод, лет двадцати. «Что ж, мне это интересно, это поколение меня весьма интересует», — заявила она так решительно, что ей бы кто угодно поверил, а я на другом конце провода только улыбнулась. Волшебное слово «Эвклид» сработало на отлично. Я сказала, что в субботу увижу своего друга, и снова повторила его имя, естественно, так что если она пожелает, то мы могли бы встретиться, а потом вместе пойти к нему домой: сын навещает отца довольно часто, к тому же иногда приводит с собой целую толпу других молодых авторов. Слушай, клянусь, тогда у меня возникло впечатление, что Барбара вознамерилась стать Христофором Колумбом литературного поколения девяностых, честное слово, как будто перед ней внезапно распахнулись ворота к самым вершинам скрытого от чужих глаз литературного мира Гаваны. Так все это и прозвучало, но я-то знала, в чем ее истинный интерес. И знала, в чем состоит мой интерес, как без этого. Так что мы договорились встретиться в субботу на углу парка Коппелия: я подойду туда с Эвклидом после заседания математического общества, и потом мы все вместе отправимся к нему домой. На десерт я добавила, что мой друг — само очарование, пусть не сомневается.
Директриса, по моим прикидкам, все еще примеряла свои наряды, так что я коротала время, поглаживая диск телефона. Это была довольно старая модель — из тех черных, что вечно собирали под диском пыль, обладали мелодичным звонком и представляли собой тяжелый тупой предмет, идеально подходящий для того, чтобы проломить кому-нибудь голову. Раздумывая об этом, я набрала номер, который помнила лучше всех остальных, и голос Анхеля произнес: «Слушаю». И что мне тебе сказать? Да ничего, не буду я больше докучать тебе своей абсурдной любовью и тем, как сладко мне было слушать о твоей. Я сказала «привет», а он — «моя Хулия», и сразу заговорил о том, как он хочет меня видеть, но прямо сейчас не может долго разговаривать, потому что рядом — Дайани. Почему бы мне не зайти к нему после работы? Я ответила, что зайду, и повесила трубку. Не знаю, удовлетворилась ли директриса новыми нарядами, однако я к ее возвращению была весьма довольной.