Державин узнал об Оссиане, по обыкновению, из немецкой поэзии. Но в конце 1780-х о подвигах кельтов можно было прочитать и по-русски — в пересказах А. И. Дмитриева, а в 1792-м вышел перевод Ермила Кострова — «Галльские стихотворения», с посвящением Суворову. Фантастическая героика Оссиана увлекла всех, не исключая генерала Бонапарта. Своя «фингалиана» проявилась и во Франции, и в Германии, и в России.
Рискну предположить: влияние Макферсона не пошло на пользу державинской героике: поэт принялся перенасыщать оды тарабарской символикой, а лучшие строки, посвящённые славным победам, возникали, когда Державин забывал об Оссиане. Только в «Водопаде» оссиановские мотивы пришлись ко двору.
ВО СЛАВУ ЗУБОВЫМ
Прославление Зубовых в пору их взлёта — пожалуй, не самая достойная страница державинского наследия. Да, поэт изменил себе. В прежние времена он с трудом выдавливал из себя даже похвалы императрице, если не чувствовал искреннего восторга. «Автор несколько раз был прошен самой императрицей, чтоб он писал стихи, подобные „Фелице“, но он, будучи, с одной стороны, занят важнейшими делами, а с другой видя несправедливости, неохотно к тому приступал, так что во время бытности при ней, как из примечаний видно будет, весьма немногие написал, и те с примесью нравоучения», — вспоминал поэт в «Объяснениях…».
Но, когда речь заходила о Платоне или Валериане Александровиче, «мурза» становился сговорчивым. Трудно представить, что Державин всерьёз увлёкся Зубовым, это был классический брак по расчёту. У Зубова именины? Извольте принять стихи:
«Он был чрезвычайно скромного нрава и вёл себя, казалось, по-философически: то сравнен здесь потому с Аристоном или с Аристотелем, а с Орфеем — по склонности к музыке», — пояснял Державин. Валериана он сравнит ни много ни мало с Александром Македонским. Ну а Астрея, богиня справедливости, — это, конечно, императрица. Тут Державин почти не погрешил против истины: Платон Зубов действительно стал её «истым любимцем». А насчёт скромного нрава… Сам Державин писал в примечании про другого Зубова, Валериана: «Сей граф Зубов был человек снисходительный: говорил и выслушивал всякого с откровенным сердцем, не так, как брат его, любимец императрицы, несравненно старших, почтеннейших себя людей принимал весьма гордо, не удостоивая иногда и преклонением головы». Значит, Платон всё-таки был скорее гордецом, чем скромником?
Серьёзные монументальные оды про Платона Зубова не выходили. Да и засмеяли бы Державина.
А вот Валериан Александрович был деятельнее и честнее брата. Конечно, не будь Валериан братом всесильного Платона, он вряд ли в 25 лет получил бы в командование 30-тысячную армию… Но с армией этой Зубов не танцевал на балах, а направился покорять Персию. Первая виктория Валериана — взятие Дербента. Гарнизон Дербента состоял всего лишь из пятисот солдат, и всё-таки это была победа. Державин рассыпался в комплиментах:
По легенде, старцу, который передал Зубову ключи от города, было не 100, а все 120 лет — хотя кто их проверял, этих персиян? Отсутствие паспортной системы лучше способствует долгожительству, чем свежий воздух, фрукты и лёгкое вино. Считалось, что в 1722 году (74 года назад!) этот же персиянин вручил ключи от Дербента Петру Великому.
Платон Зубов не совершал громких подвигов — воспевать его было непросто. Выручала мифология. Державин не превратился в податливого шёлкового панегириста, подчас между ним и Зубовым пробегала кошка. И всё-таки с последним фаворитом он вёл себя осторожнее, чем с кем-либо. Искал его благосклонности, нередко забывая о правдолюбии. Приходилось закрывать глаза и на злоупотребления, связанные с Платоном и его родственниками и сподвижниками. Благополучие Державина зависело от Зубова — тут уж в три погибели согнёшься.