Державин воспринял ситуацию как новый шанс отличиться — и без колебаний решился на крупнейшую в своей биографии военную операцию — поиск в киргизскую степь. Ему удалось сформировать небольшой, но боеспособный отряд: 25 гусар, несколько казаков да 300 русских крестьян и немцев-колонистов. С гусарским авангардом Державин двинулся в поход 21 августа — и грозой промчался по деревням. Ещё до малыковских экзекуций среди новых повешенных оказался один из убийц Серебрякова. В Малыковке Державин получил многочисленное подкрепление — около семисот ратников и снарядил обозы.
Следовало отрезать воинственных кочевников от основных сил Пугачёва — соединившись, они бы стали настолько грозной силой, что отрядам, вроде державинского, пришлось бы совсем туго.
Не тогда ли впервые зазвучала в воображении Державина победная строка — «Богоподобная царевна киргиз-кайсацкия орды…»? Правда, обстановка складывалась не триумфальная — легче было самому оказаться повешенным, чем захватить Емельку.
Воинство Державина двигалось к Узени — а Вильгельми пытался настичь приятеля письмом, в котором рассказывал о новых набегах киргизов на немецкие колонии. Даже патера они захватили в плен.
Главная боевая сила Державина — 25 гусар. Он разделил их на два отряда и атаковал киргизскую тысячу в верховьях Малого Карамана. Короткая схватка — и киргизы бросились прочь на своих лёгких лошадках, оставив Державину награбленное. 48 кочевников пришлось похоронить, шестерых взяли в плен. Главный успех — освобождение «киргизских пленников»: их было около тысячи! 811 колонистов из Европы, 20 малороссов и трое русаков. Как трусоватым (судя по сражению) киргизам удалось добиться покорности от столь многочисленной толпы — загадка.
Державин вернул колонистам имущество, скот — перепуганные немцы увидели твёрдую руку государства Российского и стали заметно лояльнее. Для защиты от новых набегов поручик учредил в колониях посты и разъезды из добровольцев. Не без хвастовства Державин рапортовал Голицыну о виктории и просил наградить храбрецов: поляка Гоголя, поручика Зубрицкого и вестника победы, крестьянина Герасимова, которому Державин просил даровать звание мещанина — дабы пробудить рвение в других волжанах низкого сословия… Между строк значилось: в первую голову необходимо наградить поручика Державина, умеющего действовать быстро и решительно.
Голицын ответил письмом, полным комплиментов, и обещал похлопотать о Державине и его соратниках перед Паниным. Но граф Панин уже заочно, по донесениям астраханского губернатора Кречетникова, составил о поручике нелестное мнение: шумный и нахальный искатель чинов. Пётр Никитич Кречетников слыл приятелем Панина, граф ему доверял… К тому же на боевом мундире поручика Державина зияло пятно: Пугачёв с погромом взял Саратов, Державин, как и другие борцы с мятежом, не сумел этому воспрепятствовать. А при Саратове к пугачёвцам присоединились не только казаки, но и некоторые солдаты и даже офицеры… Державин, саратовский комендант Бошняк и другие офицеры маневрировали, каждый старался переложить ответственность на ближнего — а Панин негодовал. В ордере Голицына, наряду с благодарностями за победу над киргизами, значилось: «Вследствие его же сиятельства повеления изволите прислать ко мне к доставлению ему рапорт, в котором объясните обстоятельство, каким образом не случились вы быть при защите своего поста в городе Саратове». Панин требовал объяснений! В этих словах — зерно будущих неприятностей Державина. С Бошняком Державин крепко поссорился, когда они обсуждали оборону Саратова. А комендант был доверенным лицом словоохотливого и хитроумного астраханского губернатора Кречетникова… Державин умел наживать врагов!
Тем временем в краях, охваченных бунтом, установилось двоевластие: правили Пётр и Павел. Пётр Панин и Павел Потёмкин. Генерал-майор Павел Сергеевич Потёмкин — вояка, показавший храбрость в сражениях с турками, Панину не подчинялся! Сей генерал-майор приходился троюродным братом блистательному князю Тавриды и считался противником панинской партии. По-видимому, императрица считала, что конкуренция генералов послужит к скорейшей поимке злодея. Но Державин, тосковавший по славным временам Бибикова, от двоевластия только страдал. Потёмкин вроде бы покровительствовал Державину, но сбрасывать со счетов могущественного Панина было затруднительно. Что же касается «маркиза Пугачёва», то для него началась чёрная полоса.